Выдрав из моих побелевших пальцев свой рукав, пассажир ужом
скользнул налево, я оказалась в эпицентре голосящей на все лады толпы.
Дальнейшее показалось дурным сном. Сначала голубые вагоны отъехали назад, потом
на платформу прибежали тетки в форме сотрудников метрополитена.
— Граждане! — заголосили они. — Идите по
своим делам! Ничего интересного, расступитесь!
Но зеваки не собирались покидать место происшествия,
любопытствующие ждали продолжения. Вот появились мужчины с какими-то железными
палками, затем в руках, словно из воздуха, материализовались носилки. Я сумела
протолкнуться к стене и в страхе навалилась на ледяной камень. Почему я так
уверена в гибели Симы? Вполне вероятно, что Полунина вместе с Ниной сейчас
стоят в вагоне, за плотно закрытыми дверями. Машинист, опасаясь давки на
перроне, не стал их открывать и выпускать пассажиров.
На пути мог упасть любой человек. Незнакомый мужчина в
кашемировом пальто прав, метро — опасное место, слишком много в нем не совсем
адекватных людей, желающих во что бы то ни стало попасть в вагон. Несутся к
поезду так, словно он последний. Нет бы сохранить спокойствие и понять: составы
в подземке ходят строго по расписанию, промежуток между поездами практически
никогда не бывает более пяти минут. Не в пример лучше опоздать куда-то (на
работу или на свидание) на эти пять минут, чем раньше срока оказаться на том
свете.
— Тащат! — пролетело над зеваками.
— Достали!
— Ой, совсем молодой!
— Студент небось!
— Бедный парень.
— Идиот, нашел где под поезд бросаться, люди по делам
спешат!
— Небось спихнули…
— Не, из-за любви сиганул наверняка.
Я повернулась, увидела девушку, которая произнесла последнюю
фразу, и быстро спросила:
— Кто на рельсы упал?
— Студент, — охотно откликнулась та, — парень
лет двадцати.
— Мужчина?
— Да.
— Не женщина?
— Нет. Вон его на платформу положили… Хотите — на мое
место встаньте, отсюда хорошо видно, — приветливо предложила любительница
острых ощущений.
— Вы уверены, что пострадавший — юноша, а не женщина в
пестрой шубке?
— Стопудово.
— Да? — никак не могла прийти я в себя.
Девчонка скорчила гримаску, потом резко толкнула меня влево.
— Позырь сама, раз не веришь!
На платформе, прямо на грязном полу, вытянулось длинное тело
в мрачно-серой одежде. Ботинок на пострадавшем не было, носков почему-то тоже,
большие, корявые ступни желтели на краю перрона. Несчастный, попавший по
неизвестной для меня причине под состав человек явно был мужчиной.
— Убедилась? — спросила девушка.
Я кивнула.
— Ну и шоколадно, — хмыкнула незнакомка.
Потом она вытащила из кармана коробочку, выудила оттуда
«подушечку» и приветливо предложила:
— Хочешь жвачку? Новая, со вкусом киви.
К моему горлу подступила тошнота.
— Спасибо, не люблю экзотические фрукты. Незнакомка
отвернулась от меня. Толпа вокруг стала еще гуще, теперь в ней замелькали
милиционеры и зазвучали командные голоса:
— Граждане, расходитесь по своим делам! Ничего
интересного! Шагайте себе! Ну, народ! Сказано, идите, вы что, покойника не
видели, а?
Подгоняемая грубым криком, я выбралась на воздух и тихим
шагом вернулась к стоящему у ресторана «Пежо». Конечно, на первый взгляд нашим
милиционерам далеко до французских ажанов. Полицейские в Париже вроде бы не
допускают грубостей, но на самом деле ажаны просто более хитры. При скоплении
народа они станут вести себя, словно дипломаты на приеме в посольстве Ватикана,
но если им в темном углу, где-нибудь на набережной Сены, под мостом, попадется
клошар
[12], будьте уверены,
алкоголику быстро намнут бока. Парижский полицейский, присев на корточки,
станет ласково сюсюкать с ребенком-туристом, который потерял маму или папу, он
способен купить крошке на свои деньги мороженое, чтобы малыш прекратил плакать.
И если в этот момент растяпы-родители, вспомнив, где забыли чадо, прибегут за
ним, они станут свидетелями умилительной картины: их дитятко сидит на руках у
полицейского, лижет эскимо, капая сладкой жижей на мундир госслужащего. Ясное
дело, вернувшись в Москву, Берлин, Нью-Йорк или Токио, эти люди начнут
восклицать:
— Не зря весь мир говорит о вежливости и галантности
парижан! Наша милиция по сравнению с тамошней полицией отвратительно груба!
Ой, не верьте показным улыбкам французов! Тот же ажан
преспокойно пройдет мимо маленького араба, одетого в плохонькую курточку. Он не
обидит ребенка, просто сделает вид, что не заметил крохотного эмигранта. У
французов особо «нежное» отношение к чужакам. Нет, туристов они привечают,
справедливо полагая: городская казна полнится от денежных вливаний иностранцев,
но вот тех, кто явился в Париж на постоянное проживание, терпят с трудом и
демонстративно делают вид, что не понимают речь с акцентом. Поговорку «он
говорит, как маленький негр» (то есть не правильно, непонятно) коренные жители
страны придумали в незапамятные времена и употребляют до сих пор.
Наши милиционеры более прямолинейны, не понравился им —
получи в глаз. Но справедливости ради следует отметить: среди нас, обычных
граждан, тоже попадаются странные экземпляры.
В начале восьмидесятых годов я снимала дачу у некоего Анатолия
Михайлова, слегка ненормального кандидата наук, занимавшегося зоологией.
Анатолий в свое время получил на работе стандартный участок в шесть соток,
возвел на нем странное сооружение, похожее на пирамидку из кубиков, и впал в
глубокую задумчивость. Супруги у ученого не имелось, редкая женщина согласилась
бы обитать около странного дядьки, все свободное время, без выходных и
праздников, копошащегося в земле. Если вы полагаете, что Толик выращивал
овощи-фрукты, а потом закатывал их в банки, то ошибаетесь. Вернее, стеклянные
емкости у него стояли везде, где только возможно, но помешались в них не
вкусные помидорчики-огурчики-вишня-слива, а.., червяки. Кандидат наук выводил
новый сорт этих тварей — каких-то гигантских особей.
— Представляешь, — рассказывал он мне, размахивая
руками, — армия хорошо обученных червей способна перекопать землю без
участия человека! Нам не понадобятся тракторы! Это ж какая экономия топлива!
В общем, полный бред. Но в НИИ, где трудился Толик, его
считали перспективным ученым, отсюда и участок.
