Вадим явно имел склонность к писательству. Ему следовало
сесть за стол и не вставать из-за него. Но, увы, быть прозаиком — это в первую
очередь уметь себя организовать. Над литератором нет начальника с кнутом в
руке, рабочий день можно строить по собственному разумению. К сожалению, многие
одаренные люди элементарно ленивы. Карякин из их числа. У него очень хорошо
получалось говорить о планах. Вадим уверял: он обязательно когда-нибудь создаст
великую книгу, эпическое произведение. Но вместо того чтобы начинать процесс
сотворения, Димон просиживал дни в буфете Дома литераторов среди подобных ему
личностей. В подвальном помещении ведутся разговоры о величии литературы и
клубится зависть к тем, кто, не особо болтая, выпускает романы. Карякин без
конца врал окружающим, рассказывал о том, что его пьесу, пока не написанную,
ждут в сотне театров, охотно говорил о других творческих планах. Кстати, он не
раз выкладывал «коллегам» по буфету историю Тришкиных, сообщал, что это и есть
сюжет его почти написанного романа.
Но Лидию Константиновну и Гарика в мире окололитературных
болтунов никто не знает, да и Димона давно перестали воспринимать всерьез,
поэтому «прозаики» просто пропускали треп Карякина мимо ушей. В буфет Дома
литераторов приходят не для того, чтобы слушать других, а для того, чтобы
говорить самому.
И еще одно. У Вадима была хорошая фантазия и умение складно
рассказывать. Когда к нему пришел «продюсер», Карякина, как всегда, понесло. Он
ведь искренне считал себя гением, полагал, что стоит ему лишь сесть за стол, и
сценарий или роман мигом напишутся. К тому же «продюсер» обещал аванс. Ясное
дело, Димон начал выкладывать историю Тришкиных, слегка подкорректировав ее,
про себя правды он не сообщил. Помнишь, я говорил тебе, что Карякина сгубила
склонность к вранью?
Я кивнула.
— Когда к Вадиму пришла Лидия Константиновна, —
продолжил Александр Михайлович, — она спросила прямо: «Говорят, ты написал
сценарий к многосерийной картине?» Димону следовало ответить честно: «Нет». Но
его, как обычно, понесло. Все долго пьющие люди теряют умение соображать,
Карякин не исключение, он начинает рассказывать Тришкиной.., про Майю, Юлю…
— Идиот! — невольно вырвался у меня возглас.
— Верно, — кивнул полковник. — Он исполнил
всегдашнюю свою роль великого литератора, который почти завершил эпическое
полотно, на примере одной семьи показав эпоху, создал этакую новую «Войну и
мир». Или «Сагу о Форсайтах». Окончательно заврался, забыл, кто перед ним.
Думаю, дальше разъяснять нечего.
— Что будет с Лидией и Игорем? — спросила я.
Александр Михайлович замялся:
— Ну…
— Говори! — велела я. — Что еще сумела
придумать Тришкина? Надеюсь, ее посадят за решетку?
— Нет, — ответил полковник.
— Но почему? — возмутилась я. — Убийство
Майи…
— Первая жена Игоря погибла вследствие случайности.
— Муж ее толкнул, а потом заметал следы! Менял сапоги
на тапки! Использовал в качестве алиби Полунину!
— Дашута, — вдруг очень ласково заговорил
Дегтярев, — тут без шансов что-либо доказать.
— А история с Ниной? Ведь Каргополь столкнула под поезд
Тришкина-старшая!
— Снова нет доказательств.
— Но ты же сам сказал: Лидия Константиновна призналась.
— Да, — кивнул полковник, — она дала
показания: чтобы избавиться от наркоманки Юли, перерезала страховочную веревку,
Нину толкнула, покушалась на жизнь Симы, отравила Карякина… Игорь тут ни при
чем.
— Ее арестовали?
— Нет.
— Почему?
— Тришкина умерла.
Я вскочила с кровати.
— Как?
Дегтярев развел руками.
— Я решил побеседовать со старухой. И твое
SMS-сообщение со словами «Меня хочет убить Лидия Тришкина» было неплохим
поводом для беседы.
— Ну ничего себе! Вы нашли меня в яме, в которой она
меня оставила!
— Верно. Поэтому прямо поздно ночью, в нарушение всех
законов, я пошел к Лидии Константиновне. Она имела полное право не впустить
меня — ночь, никаких санкций нет… Но старуха открыла дверь, глянула на документ
и очень спокойно сказала:
«Входите, давно вас жду. Сколько ни зарывай беду, прорастет
буйным цветом. Что ж, пора сказать: финита ля комедиа».
Я не ожидал такого. Она призналась во всем, сказала, что
очень устала бояться, а потом, сообщив: «Мне надо принять лекарство», —
ушла.
Я подождал, она не возвращалась. Тогда я пошел в глубь дома
и увидел Лидию Константиновну на полу, уже мертвой. Рядом лежал пустой пузырек.
— Отравилась! — прошептала я. — Выпила яд!
Она очень хорошо знала, что в связи со смертью основного, так сказать,
действующего лица дело открывать не станут!
Дегтярев кивнул.
— Как ты мог? — налетела я на полковника. —
Отпустил убийцу за лекарством… С ума сойти!
— Не словил мышей, — очень тихо произнес Александр
Михайлович.
Что-то в его голосе насторожило меня, но тут дверь в комнату
распахнулась, и влетела Машка.
— Муся, — заорала она, — ты можешь спуститься
вниз? Я раздобыла для Милиции Крошку.
— Господи! — всплеснула я руками. — Милиция!
Совсем забыла про нее… Как вы объяснили гостье мою болезнь?
— Очень просто, — захлопала глазами
Маруська. — Сказали: «Мама сильно простудилась». Зачем выдумывать невесть
что?
Я вздохнула. Действительно, чем проще вранье, тем оно
убедительней.
— Милиция сегодня уезжает, — тарахтела
Маня, — вечером. Вот, смотри!
— Куда? — хором спросили мы с полковником.
Маруська рассмеялась и убежала. Не успел Александр
Михайлович кашлянуть, как девочка принеслась назад, держа в руках клетку.
— Это кто? — ошарашенно спросила я, разглядывая
непонятное существо размером с индюка.
Маруська пожала плечами.
— Трудно сказать. Но похож на Крошку.
— Слегка, — согласилась я. — Цвет вроде тот,
но хозяйку не проведешь, свою любимую птичку Милиция ни с кем не спутает.
— Надо хоть попробовать, — решительно заявила
Машка. — Бетти подменила бабушке очки, Милиция в них теперь не слишком
хорошо видит.
