Узнав про сельскую местность, Тёма вздрогнул: похоже,
сбываются самые его мрачные предположения. Воображение мигом нарисовало
покосившуюся избенку безо всяких удобств, дощатую будку во дворе, расставленные
около забора железные бочки с желтой водой и старика, который трясущимися
руками снимает с картофельной ботвы колорадских жуков. Придя в ужас, Тёма
немедленно вылетел в Москву. Он решил взять отца к себе, пусть хоть перед
смертью бедняга поест досыта.
Глава 8
– Ну и как вам песня? – спросила Ирка.
– Очень печальная, – кивнула я. – Тёма, очевидно, добрый
человек, не всякий захочет помочь родителю, который не принимал участия в его
воспитании.
– Может, и так, – протянула Ирка, поворачиваясь к чайнику.
– У тебя иное мнение?
Домработница бросила в чашку пакетик с заваркой.
– Знаете, Дарь Иванна… Впрочем, не мое дело.
– Нет уж, говори.
Ирка глянула на меня.
– Вы этого Тёму рассмотрели?
– Не очень, – призналась я, – но он здорово похож на
Дегтярева – лысый, толстый.
– Тут недавно по телику шоу двойников показывали, – сообщила
Ирка, – ну прямо офигеть, до чего они на звезд смахивают. Представьте,
Киркорова женщина изображает, ростом с телевышку. Во чего бывает!
– Ты куда клонишь? Высказывайся прямо! – велела я.
– Уж простите, Дарь Иванна, – занудила Ирка, – но вы человек
увлекающийся, наивный, Машенька вся в маму пошла. Хоть вы ее не рожали, а
одинаковые вышли. Зайка, та ваще безголовая, а Дегтярев только орет: «Я самый
умный, остальные дураки», но на самом деле его годовалый ребенок вокруг пальца
обведет. Один Аркадий Константинович рассудительный, но его ж никогда дома нет.
Мой долг вас предостеречь.
– От чего?
Ирка схватила сахарницу.
– Полковник этого Тёму обнял и чуть не зарыдал, а сам
бормочет: «Сынок любимый, ничего о тебе не знал, никакого письма не получал!»
Разве так можно?
– Как?
– Верить человеку на слово! – вспыхнула Ирка. – У него чего
в паспорте стоит? Ведро Тимофей Николаевич. При чем тут Дегтярев?
Я заморгала. Ирка подняла указательный палец.
– Во! Это раз. Теперь два. Ему про Ложкино приятель выяснил.
Что ж он не сообщил правду: не деревня, а коттеджный поселок с домами за дикие
сотни тысяч баксов!
– Вполне вероятно, что официально Ложкино числится селом, –
пояснила я, – наш же поселок получил название от ближайшей деревни. У нас
почтовый адрес «Ложкино-1», однако про цифру все забывают.
– Ладно, – кивнула Ирка. – Только я сумку этого Тёмы
разбирала. Жуть!
– В каком смысле?
– Вещи – дерьмо, – заявила домработница, – я в шмотках
разбираюсь.
– Грязное и рваное?
– Нет, – ухмыльнулась Ира, – новое совсем, чистое и целое.
Но все российское: рубашки, белье, свитер. А ботинки… Говнодавы настоящие,
простите, конечно!
– Не у всех есть деньги на фирменные вещи, – возмутилась я.
– Ира, откуда такой снобизм? Между прочим, я очень люблю белье, которое шьют в
Минске, стараюсь покупать только его: хлопковое, натуральное, изумительное. А
куртки? Вон Зайка купила дорогущий пуховик, и тут же «молния» сломалась, а у
Дегтярева российский третий год, как новый.
– Китайский, – поправила Ирка.
– Ну и что? Зато он стоил две копейки и цел до сих пор, – не
сдавалась я. – Да бог с ними, с вещами. Давай вспомним о продуктах! Покупали мы
итальянские макароны, и вечно они нам какими-то недоваренными казались. Перешли
на родную «Макфу» и кушаем аппетитнейшие «гнезда» с грибочками в свое
удовольствие! И, ко всему прочему, от них не толстеешь, и варятся они очень
быстро!
– Тут вы правы, – согласилась Ирка. – Только у нас деньги
есть, мы покупаем российское не от бедности, просто эти товары больше нравятся.
А Тёма нищий! Видела я, какими он глазами на портьеры глядел, даже пощупал их.
Нехороший человек.
– Ты сделала подобный вывод после того, как гость потрогал
драпировки?
– А вы не зубоскальте, – надулась Ирка. – Он еще от Хуча
шарахнулся, ноги поджал и спросил: «Он кусается?»
Я села на табуретку и почувствовала легкий дискомфорт. Меня
всегда настораживают люди, которые не любят животных. Предположить, что Хучик
способен кого-то укусить, может либо дурак, либо очень злой человек. У мопса и
зубов-то практически нет, выросли через один.
– Знаете, как дело обстоит? – наседала Ира.
– Ну?
– Тёма ваш распрекрасный за своими Уральскими горами чуть с
голоду не помер, – застрекотала домработница, – вот и решил в богатый дом
пристроиться. Приехал сюда и набрехал с пять коробов. Мамин дневник… Ха! Он вам
его показал?
– Нет.
– Вот! Теперь тут поселится, оденется, обуется, отъестся и
ваще навсегда останется. Дегтярев его уже за сыночка считает, Манюня жалеет,
даже Ольга прослезилась, глядя, как эта кастрюля полковника обнимает.
– Ведро, – машинально поправила я.
– Один шут разница, – скривилась Ирка. – Гоните его вон,
прохиндея, вот мое мнение.
– И как ты предлагаешь провести операцию?
– Прямо так и скажите: «Вали домой».
– Не могу.
– Почему? – уперла руки в бока домработница.
– Не принято подобным образом обращаться с гостями.
– Тьфу! Если станете всех привечать, в нищете помрете.
– А где сейчас Тёма?
– Его Дегтярев в Москву увез.
– Нельзя же выгнать сына полковника.
– Он ему никто.
– Откуда такая уверенность?
– Задницей чую, – заявила Ирка.
Я постаралась скрыть усмешку. Надо же… Судя по некоторым
расхожим выражениям, вышеупомянутый орган является главным для русского
человека: он им чувствует беду и одновременно ищет на него приключений.
– Надо приблуду на анализ отправить. Генетический. Есть
такой, я знаю, – посоветовала Ира. – Вот у нас на двадцать пятом участке
Мироновы живут… Слышали?
Я кивнула.
