Кривокрасов переступил с ноги на ногу, отвел глаза. «Везет же людям, – подумал он, – привела доля на край света и, как видно, не напрасно. Почему же это у меня все наперекосяк? Уйти что ли? Пусть любуются друг на друга». Покосившись на застывших Ладу и Назарова, он неловко кашлянул.
Лада пошевелилась, освобождаясь от объятий.
– Простите, Александр Владимирович.
– Ничего, я всегда…, если что. Как хотите, …, – забормотал тот.
– Лада Алексеевна, – прервал Кривокрасов лепетанье Назарова, – вы к себе или с нами, в кают-компанию?
– Пожалуй, с вами. Одной страшно будет. Я, вообще, такая трусиха.
– Так пойдемте.
Корабль кренился и стонал, словно собирался прямо сейчас развалиться. Палуба под ногами то вставала дыбом, норовя подбросить людей к низкому потолку, то проваливалась, заставляя судорожно хвататься за переборки. Кривокрасов заглянул в камбуз. Второй рулевой, сидя на привинченной к полу табуретке, ел что-то из глубокой миски. Вид у него был настолько безмятежный, что Михаилу стало стыдно за свой страх.
– Никита Евсеевич сказал, тут можно чайком разжиться? – спросил он.
– Чего ж нельзя. Вполне можно, – невнятно ответил матрос, – вот я только себе налью.
Он ловко налил полкружки чая, поставил ее в гнездо на столе и протянул чайник Кривокрасову.
– Вы бы перекусили чего. Легче станет, – сказал он.
– Не лезет, – Михаил помедлил, – скажи, не страшно вот так, посреди моря в шторм.
– Не, не страшно, – казалось, матрос даже удивился, – я с Евсеичем два года плаваю. Уж в таких переделках бывали, и то ничего. Он же родился в тельняшке, точно говорю. Помор, одно слово. И отец его помор был, и дед, и прадед. Если уж с такими моряками боятся, так лучше и вовсе в море не ходить.
«Это ты не видел, что наверху творится», – подумал Кривокрасов.
– Ага. Ладно, спасибо за чай.
– Не на чем, – ответил матрос, вновь погружая ложку в миску.
В кают-компании был полумрак. За иллюминатором бесновалось море, то закрывая стекло черной водой, то швыряя в него мутную пену. Лада забралась с ногами в стоявшее в углу старое кресло. По столу, между невысоких бортиков, елозили пустые стаканы. Кривокрасов поймал один.
– Кому чаю? Александр, ты, по-моему, в рубке не успел.
– Наливай, – согласился Назаров.
Через полчаса в кают-компанию притащился зеленый, как трава, Шамшулов. Охая, он уселся возле двери.
– Вывернуло, как половую тряпку, – пожаловался он, – вроде и блевать больше нечем, а все равно. За что мне муки такие… вот, опять, – он ринулся в коридор.
– Ведро возьми, – крикнул ему вслед Михаил, – на камбузе, возле двери стоит.
«Самсон» скрипел старым корпусом, содрогаясь всякий раз, когда нос обрушивался в бездну, корма поднималась и винт начинал молотить воздух, заставляя машину сотрясать весь корабль. Шамшулов появился еще пару раз, потом плюнул, и остался в камбузе, поблизости от ведра со следами своей слабости. Кривокрасова и самого мутило. Он стискивал зубы, глотал слюну, проталкивая в желудок поднимающийся по пищеводу тошнотворный комок. Почувствовав, что еще немного, и его тоже вырвет, он извинился и, добравшись до каюты, повалился на койку Назарова. Постепенно страх притупился, глаза стали слипаться – сказалось напряжение последних часов. Но заснуть не удавалось – постоянно приходилось удерживаться за край койки то одной, то другой рукой, чтобы не вывалиться на палубу. Шторм не унимался, выматывая дикой качкой, ударами волн в борт. Кривокрасов проваливался в забытье, словно вызванное тяжелым отравлением, но очередной «девятый вал» бил, будто молотом по днищу корабля, заставляя Николая сбрасывать с себя оцепенение и вслушиваться в жуткие звуки стихии, бушевавшей за тонкой стальной обшивкой.
К вечеру, поняв, что ждать ослабления шторма бессмысленно, Назаров пошел на камбуз. Шамшулов, скорчившийся над ведром, даже не поднял на него глаза. Назаров умудрился вскипятить чайник и, наложив две миски холодной гречневой каши, отнес их в кают-компанию. Лада, сжавшись в комочек, продолжала сидеть в кресле. Лицо ее осунулось, побледнело, под глазами залегли тени. Каждый раз, когда корабль падал в ложбину между волн, ресницы ее чуть заметно вздрагивали, но больше ее беспокойство ни в чем не проявлялось. Назаров присел рядом с ней. Она открыла глаза, потемневшие от усталости и неопределенности положения, в котором они все находились, и слабо улыбнулась.
– Я не думала, что это будет так тяжело, – сказала она.
– Ничего, все обойдется. Лада Алексеевна, помните, что говорил капитан? На полный желудок качка переносится легче. Я вот тут кашу принес.
– Ох, нет, – Лада едва заметно, будто каждое движение доставляло ей боль, покачала головой, – боюсь, что я не смогу.
– А вы попейте сперва чаю, – Назаров пододвинул стул к ее креслу, и протянул кружку, – крепкий, горячий. Это поможет.
Слабо улыбнувшись, она взяла кружку обеими руками и сделала маленький глоток. Назаров одобрительно кивнул. Чуть погодя ему удалось уговорить ее съесть несколько ложек каши. Наконец она устало откинулась в кресле и слабо улыбнулась.
– Вы умеете уговаривать, но больше я, правда, не смогу. Может, немного попозже.
Лада опять закрыла глаза. Назаров заставил себя съесть кашу, выпил чай. Вроде бы, и впрямь стало немного полегче. Все еще не веря, что нашел свою судьбу, он смотрел на милое усталое лицо и проклинал себя за то, что не может облегчить страдания девушки. Если бы он мог, подобно герою народных сказок, прыгнуть в море, чтобы успокоить бурю, он не задумываясь, так и сделал бы. Придвинувшись к столу, он уронил голову на руки и, видимо, на несколько мгновений забылся. Его привел в себя голос Лады. Глаза ее были закрыты, она говорила будто для себя, но Назаров понял, что на самом деле она хочет, чтобы он опроверг ее слова.
– Это из-за меня, Александр Владимирович. Я знаю, это из-за меня. Буря не случайна. Я не должна попасть в лагерь, меня не хотят туда пустить. Что-то должно там произойти, чему многие хотят помешать. Я не понимаю, почему именно мое присутствие там необходимо, меня не спрашивают, хочу ли я участвовать. Меня влечет какая-то сила, и я не могу ей противиться. Как буря играет нашим корабликом, так и меня подхватило и несет неведомое течение. Я не хочу, мне страшно…
– Что вы, что вы, – Назаров постарался, чтобы его голос звучал как можно убедительней, – просто вы устали. Мы все устали. Но шторм когда-нибудь кончится, и все ваши страхи останутся позади.
– Вы полагаете? – с надеждой спросила Лада, – в последнее время случилось столько странных событий, что я не знаю, что и думать.
«Если бы ты знала, сколько странных событий случилось со мной», – подумал Назаров, вспоминая «бестиарий».
– Не надо думать ни о чем. Хотите, я лучше что-нибудь расскажу вам.
– Сказку? – улыбнулась Лада.
