— А клопов в нем нет? — забеспокоился Корсаков.
— Вот пусть твоя хозяйка и проверит, — мужики передали ему ключ от шкафа и, не попрощавшись, затопали вниз по лестнице.
Корсаков проводил их и поднялся в спальню. Открыл скрипнувшие дверцы, выдвинул ящики. Клопов не наблюдалось.
— И то хорошо, — подмигнув мутному зеркалу, он направился в холл.
Стол был завален вчерашними объедками. Поболтав остатками коньяка в бутылке — Леня не смог допить, — Игорь поставил бутылку в холодильник и принялся за уборку.
Загрузив посуду в машину, он подмел пол, выбросил раздавленные тюбики из-под краски и принес бутылку со скипидаром. Предстояло самое трудоемкое — уничтожить творение последователя Пикассо Леонида Шестоперова. Вздохнув, Игорь присел на корточки, намочил скипидаром тряпку и стал оттирать стены.
* * *
Он встретил Анюту внизу, возле двери, поцеловал в щеку и, обняв за талию, повел вверх по лестнице. В холле царил полумрак, горели свечи. На накрытом хрустящей скатертью столе стояли хрустальные бокалы, в вазе возвышалась белая роза, играла тихая музыка.
— Что, продолжение праздника? — спросила Анюта, искоса взглянув на Корсакова.
— Нет, просто этот вечер наш. Я заказал в «Праге» тушеного в белом вине судака, соленые грибочки, молодой картофель. Чувствуешь, какой запах?
— Чувствую. Скипидаром воняет.
— Это быстро выветрится. На всякий случай я взял бутылку сухого вина, но если не хочешь… Никого не пустим, будем вдвоем. И… м-м-м… в общем, прости меня, старого алкоголика, — Корсаков притянул Анюту к себе и уткнулся в ее волосы.
— Эх, пользуешься ты моей добротой, — вздохнула Анюта. — Ладно, кормить меня будут сегодня?
— Один момент, мадмуазель, — Корсаков метнулся к плите, подхватил металлический судок, поднес Анюте и жестом фокусника снял крышку. — Ну, что, опять скажешь: скипидаром воняет?
— Божественно! — Анюта принюхалась к поднимавшемуся над судком пару. — Я только руки вымою. Без меня не ешь, — крикнула она уже из ванной.
— Ни в коем случае.
* * *
Они лежали в постели усталые и пресыщенные любовью. Корсаков курил, стряхивая пепел в пепельницу, которую придерживал на груди. В окно вливался свежий ночной воздух, подмигивали звезды над крышей дома напротив. Огонек сигареты выхватывал из темноты балдахин и угол шкафа, стоявшего почти вплотную к кровати.
— Зачем ты его купила? — спросил Корсаков.
— Не знаю, — сонно ответила Анюта. — Бабушка как-то говорила, что у женщины должно быть свое зеркало и лучше, если оно старинное, с длинной памятью. То есть видело много людей, отражало их, запоминало. Образы людей откладываются в стекле, как кольца на дереве. Сколько лет прожило дерево, столько колец. Я зашла к знакомому антиквару. Будто что-то вело меня. Зашла, увидела, купила.
— Прямо Суворов Александр Васильевич. Пришел, увидел, победил. Можно же было просто зеркало купить, зачем целый шкаф.
— Где ты найдешь зеркало середины девятнадцатого века? И потом, говорю же: что-то толкнуло меня. Бабушка всегда говорила: доверься интуиции…
— Ну да. Логику женщине заменяет интуиция, — поддакнул Корсаков.
— Какой ты противный.
— Да пусть стоит, — Игорь загасил сигарету. — Знаешь, мужик, один из тех, что привезли его, высказал немало пожеланий по поводу твоей сексуальной жизни. Некоторые я бы реализовал, — он поставил пепельницу на пол и склонился над девушкой. — Если ты не очень устала?
— Я совсем не устала, — улыбнулась она.
Корсакову показалось, что глаза Анюты светятся зеленоватым таинственным светом. Ветер приподнял легкие занавески на окнах, задул свечу на столе. Одеяло упало на пол, опрокинув пепельницу, но они уже ничего не слышали, кроме биения собственных сердец.
Глава 9
Гречневая каша на воде и без масла не лезла в горло. Рогозин отхлебнул из кружки чаю. Чай был жидкий, заваренный уже не то третий, не то четвертый раз. Плевать. Пить можно и кипяток, главное — чтобы пожрать было что. Он опять зачерпнул ложкой из тарелки, долго жевал, проглотил, снова запил чаем.
За окном ветер гнул ветки ясеня, гнал по небу рваные тучи. Ненормальная для Москвы жара грозила закончиться ураганом, как уже было года четыре назад. Тот ураган Рогозин проспал. Даже не проспал, а просто пропустил мимо себя — лежал в беспамятстве после недельной пьянки. Его тогда пригласили быть судьей на турнире по историческому фехтованию — один из учеников, после того, как бросил спорт, ударился в историю. Собирал старинное оружие, плел кольчуги. Потом клуб организовал для таких же переростков, недоигравших в детстве в казаки-разбойники. Ну, а чего не поиграть, если деньги девать некуда. Заплатили тогда Рогозину хорошо, только впрок те деньги не пошли. Дурацкая натура: угощать всех, кто доброе слово скажет. Очнулся он в тот раз, глянул в окно и решил, что «белочка» догнала — не двор за окном, а лесоповал таежный. Тополя и березы вповалку лежат, машины покореженные, грибок детский в щепки разбитый. Только два ясеня и уцелели. Оказалось, после июньской жары ураган случился. Гидрометцентр, как всегда обрадовано, сообщил, что благодаря урагану воздух над Москвой очистился, про ущерб упомянули глухо и пожаловались, что вот, мол, метеоспутников не хватает.
Теперь, похоже, то же самое грядет. И опять никакого предупреждения. Правда, новости ни посмотреть, ни послушать не на чем: телевизора у Рогозина не было — давно пропил, — а радиоточка в квартире не работала.
Он доел гречневую кашу, сполоснул тарелку, налил еще чаю и прошел в комнату. Спартанская обстановка — удел алкоголиков и, конечно, самих спартанцев — уже не смущала Рогозина. Спартанцев давно нет, а алкоголиков в России — каждый третий. Колченогий стол, гнутый венский стул с потрескавшимся фанерным сидением, продавленный диван и платяной шкаф. Ничего, не он один так живет. Спасибо, крыша над головой есть.
Он включил свет — лампочку на голом шнуре, обернутую в абажур из газеты, — и уселся на заскрипевший стул. Ноги гудели. Еще бы, такие концы за день сделать: сначала Арбат, потом Измайлово. И ведь на метро не поедешь по причине безденежья. Пришлось на автобусах и троллейбусах, бегая от контролеров, добираться. Ладно бы польза была, а то ведь все впустую. Похоже, мужики на Арбате обманули — в Измайлове Игоря уже года три не видели, только один мужик и вспомнил. Так и сказал: ты, мол, дед, на Арбате его ищи. Рогозин не стал говорить, что только что оттуда, поблагодарил и поехал домой — уже вечер наступал. Вот и получается, что напрасно целый день ноги бил. Он хлебнул остывший чай. Ладно, сейчас спать, время давно за полночь, а завтра опять на Арбат. Никого не спрашивать — опять обманут, — а просто ходить, приглядываться, ждать. Даже если загулял Игорек, все равно завтра-послезавтра появится. Как он тогда сказал: заходи, Борисыч, портрет твой нарисую. Бесплатно. Давно это было, в середине девяностых, но Рогозин был уверен, что Корсакова найдет именно на Арбате. Хоть и катится Игорек под горку, а все ж таки слишком молодой, чтобы совсем спиться и забомжевать неизвестно где.
