Компрессор после звонка мужчины заглох и врубился вновь, как только они пересекли порог.
В коридоре стояла вязкая тишина. Вдоль тянулся ряд дверей, но из-за них не доносилось ни звука. Как понял Валентин, из-за воздушной пробки в тамбуре.
Он закинул голову. Потолок был сводчатый, высокий. Походил на подвальный в старом купеческом доме. Во всяком случае, холод в коридоре стоял, как в глубоком погребе.
— Осмотрелся? Тогда поехали.
Мужчина покатил Валентина по коридору.
— Здесь у нас раздевалка и душевая. — Он указал на первую дверь. — Тебя взяли чисто и чистеньким, поэтому отмывать не пришлось.
Кресло подъехало к следующей двери.
— Досмотровая. Здесь клиентов опознают и осматривают на предмет дальнейшего использования. В зависимости от состояния, направляют к соответствующему специалисту. Тебя сразу определили к доку на химический допрос.
Он подкатил кресло к третьей двери. Нажал кнопку. Спустя несколько секунд в двери щелкнул запор.
Валентин Смертин против своей воли въехал в тамбур. Приказал себе расслабиться и приготовиться к самому худшему. Но тело не послушалось. Пальцы намертво вцепились в дужки подлокотников. Нервная дрожь из них колючими муравьями побежала к плечам, скользнула по груди и рассыпалась по всему телу.
Каким-то уголком сознания, не отравленным неизвестным наркотиком, Смертин осознавал, что он уже не Валька Смерть врагам, а полное ничтожество. Кукла, прикованная к инвалидному креслу. А остальная, бОльшая часть сознания тупо считала, что все это сон, лишь дурной сон. Стоит открыть глаза, и все вернется на свои места.
Смертин крепко зажмурился. Открыл глаза. Мир ничуть не изменился. По-прежнему был диким, вывернутым наизнанку отражением привычного, того, что существовал там, наверху. Где шел дождь, гуляли красивые женщины, в дорогих тачках разъезжали бандиты, а опера скакали за ними следом на убитых оперативных «Жигулях».
Но дверь перед носом Валентина была совершенно реальной. Он зацепился взглядом за защелку «кормушки», чтобы не свалиться в пропасть обморока.
Из-за спины вынырнула рука, крепкие пальцы отбросили защелку и толкнули внутрь «кормушку».
Из камеры хлынули спертый запах пота и звуки.
Их Валентин узнал. Они были оттуда. Из Верхнего мира.
Когда в УБОПе прессовали особо упертых клиентов, звуки раздавались такие же. Словно живьем разделывали бессловесную тварь.
— Смотри, — приказал мужчина, сунув голову Смертина в окошко «кормушки».
Женщина в кожаном костюме — жилетка на голое тело и облегающие джинсы — профессионально и четко месила закованного в наручники мужчину, ничком скрючившего у ее ног.
Валентин всмотрелся и понял — не театр. Бьет без дураков.
Женщина остановилась. Мотнула головой, отбросив на спину волосы, свитые в тугие шнурки. Мыском острого сапожка повернула лицо мужчины к свету.
— Киконин, встать!
Мужчина свалил свою голову с острия сапожка.
— Не могу, — булькнув горлом, выдавил он. — Ты мне ребро, курва, сломала.
Женщина выдохнула.
Короткий удар сапожка гулко вошел в ребра мужчины.
Он взвыл, сжался в комок, забился лицом о колени.
Когда стихли хрипы и стоны мужчины, женщина поинтересовалась:
— Это ребро или другое?
— А-а-а! — на одной ноте затянул мужчина, пытаясь отползти подальше от ее сапог.
Сапожки процокали влево, женщина скрылась из глаз Валентина. Вернулась, неся в руке короткую дубинку.
Мужчина, заслышав приближающиеся шаги, перевернулся на живот, подтянул ноги, попробовал встать на колени. Женщина остановила его, поставив ногу ему на шею.
— Я передумала, Кика. Вставать не надо. — Она гибко наклонилась, ткнула в лицо мужчины дубинку. — Хочешь, я тебя трахну этой штукой, мальчик? — елейным голосом спросила она. — По глазам вижу, хочешь.
Валентин откатился назад. Мужчина захлопнул «кормушку». Оттуда все же успел вырваться протяжный вой.
— Дальше неинтересно, — тем же неживым голосом произнес мужчина.
Он выволок кресло с Валентином в коридор. Закрыл дверь. Резиновые прокладки в пазах сразу же надулись — заработал компрессор.
— Дальше ничего интересного, — повторил мужчина. — Она его вырубит. Потом мазок «апизатрона» по анусу. Полнота ощущений гарантируется. Ничего не было, а впечатлений на всю жизнь. Хочешь спросить, почему девка его прессует? — Мужчина перехватил вопросительный взгляд Смертина. — Психологический портрет соответствует. Эпилептоидно-паранояльный комплекс, как у всех боевиков. Круты и постоянно отслеживают пространство вокруг себя в поисках врага. Если его нет, выдумывают. Но подсознательно боятся женщин. Подозрительность же сказывается на потенции. Да и по развитию они на уровне пятнадцатилетних. Мамки еще бояться, но уже характер показывают. Если женщина такого сломит, он всю жизнь ее на руках носить будет и сапожки ее лизать. — Он кивнул на дверь. — Через десять минут это как раз и произойдет.
Валентин пошевелил кистями в кожаных тисках. Мужчина холодно усмехнулся.
— Это же Кика из команды Модного, не узнал? Или тебе его жалко вдруг стало?
— Кто ты? — спросил Валентин.
— Не важно.
Мужчина развернул кресло и толкнул его к следующей двери.
— Здесь у нас исповедальня. После химического допроса перепроверяем данные обычным способом. Но уже точно знаем, врет клиент или нет. Он врет — мы не верим, но выхватываем то, что он не успел выболтать на химдопросе. А Кика после Наташки как запоет! Любо-дорого будет послушать.
Он открыл дверь, первым прошел в тамбур. Заглянул в «кормушку». Лишь потом вкатил Смертина.
— Это тебе многое прояснит.
Он сунул голову Валентина в амбразуру «кормушки».
Внутри камера выглядела совершенно обычным кабинетом для допросов, как в Бутырке. Канцелярский стол и привинченный к полу перед ним табурет. К табурету прикован наручниками человек. Лампа светила ему точно в лицо.
Смертин узнал его без труда. Сталкивался в агентстве Глеба.
Сейчас шеф службы безопасности активно и с чувством топил своего хозяина и кормильца. Следователю даже не требовалось подгонять вопросами. Правый рукав рубашки у шефа безопасности был закатан до локтя.
«Глешка им нужен, а не я. Значит, до очной ставки запрут в камере. Уже неплохо. Что-нибудь придумаем…»
Додумать мысль до конца он не успел, его резко потянуло назад и выбросило в коридор. Хлопнули закрывшиеся двери.
Замелькали другие, однообразно безликие.
— Все то же самое. Исповедальни и процедурные, — прокомментировал мужчина.
