Заинтересованного именно в результатах работы, а не в мелочных глупостях вроде формальных показателей работы, мнении высокого начальства и дрязгах с подчиненными. За время службы она убедилась в том, что было очевидно: Вербин на самом деле интересуется реальными результатами работы. В милиции это большая редкость. А если так, то они – настоящие сотрудники, в прямом смысле этого слова. Два человека, объединенных не химерами государственной службы, а желанием пресечь творящееся зло. Если же так – то к черту скромность и манерничанье!
Поэтому в ответ на последние слова майора Марина откинулась на спинку кресла и демонически расхохоталась.
– Поликлиника УВД? – иронически произнесла она, отсмеявшись. – Тамошние психологи? Мы ясе все отлично знаем, на что они способны. Максимум – это проводить тесты для поступающих на службу молодых юнцов. Могут проверить вменяемость, нервную устойчивость – ну, в общем, действуют по методике. Правда, мы все знаем, каковы Результаты этих «высокопрофессиональных» тестов, – они ежемесячно рассыпаны в приказах по УВД. То один пальнет в соседа, то другой. То один напьется и сиганет вниз головой с моста, то другой покалечит жену. Вот вам и нервная устойчивость личного состава! Нет уж, знаем мы этих психологов. А тут еще дети – с этим они вообще незнакомы.
Отповедь Марины Вербин выслушал без тени раздражения, спокойно. Ни один мускул не дрогнул на его лице, и трудно было сказать – молчит он оттого, что согласен со словами Марины, или потому, что принял ее за истеричку и решил не спорить…
Между тем Марина уже успела принять решение.
– Мы должны пригласить Инну Менделевну, – торжественно резюмировала она свою длинную речь, для важности подняв при этом кверху указательный палец. – Только Инна Менделевна сможет нам помочь.
Произнеся это, она умолкла и уставилась на Вербина. Некоторое время он озадаченно молчал, не зная, что ему следует отвечать. Потом поерзал на своем стуле и тихим голосом аккуратно поинтересовался:
– А кто такая эта Инна Менделевна?
С Инной Менделевной Марина познакомилась, когда была еще студенткой.
Точнее,этодоцентЗбарскаяпознакомиласьсмолоденькой студенткой-третьекурсницей. На третьем курсе была школьная практика, и группой студентов, направленных в школу практикантами, руководила тогда Инна Менделевна с кафедры психологии.
Это была пятидесятилетняя женщина маленького роста, с копной угольно-черных волос и очень живыми круглыми, как средиземноморские маслины, глазами, буквально впивавшимися в лицо собеседника, буравящими его. Смуглое лицо доцента Збарской носило всегда сугубо непреклонное выражение, казавшееся студентам скорее зверским, а темные волосики, пробивавшиеся над верхней губой, придавали ее мужеподобному облику вообще что-то воинственное…
Эта женщина была грозой пединститута. Ее боялись не только студенты, но и многие коллеги, и даже сам ректор – отставной генерал из политуправления.
Вообще-то он был и сам властный человек, хоть и добряк в душе, подобно многим отставникам, чувствующим, что свое они уже в жизни получили, а теперь на последнем месте работы можно слегка расслабиться. Тем не менее он крепко держал бразды правления во вверенном ему вузе, а побаивался только грозную Инну Менделевну.
Не считаться с ней было невозможно, и при звуках громоподобного голоса этой усатой немолодой женщины трепетали все, предчувствуя возможные неприятности. Бороться с ней было решительно невозможно никому.
Дело в том, что Збарской ничего и ни от кого не было нужно. Мужа у нее никогда не было, а единственный сын еще двадцать лет назад уехал в теплые края, где жарко светит солнце и гроздья сочного винограда созревают два раза в году.
По слухам, он командовал танковым батальоном, был чертовски храбрым офицером и погиб в Синайской пустыне в бою с арабами, заживо сгорев в своем танке.
Об этом никто не говорил вслух, и сама доцент Збарская не обмолвилась ни единым словом, но допущенным в ее квартиру студентам и коллегам доводилось видеть на стене портрет в траурной рамке, с которого взглядом неукротимого льва пустыни смотрел смуглый юноша в военной форме с ордена на груди. И смущенным посетителям казалось, на портрете чудесным образом предстал во всей мужественной красе юный военачальник эпохи мак-кавейских войн.
Во всяком случае, сын пошел в свою мать: Инна Менделевна была настоящей воительницей.
– Главное в нашей работе – это дети, – говорила она непреклонно. – Ради этого мы все здесь и собрались. Все, что служит благу детей всех вместе и благу каждого отдельного ребенка, – хорошо, а то, что противоречит этому, – плохо и должно быть уничтожено.
И она сметала все на этом пути, не считаясь ни с авторитетами, ни с трудностями, ни с мнением коллектива. Инна Менделевна твердо стояла на своих позициях – она служила детям.
А разве такая принципиальность может нравиться коллегам и студентам? Тем более что далеко не все разделяли фанатичные устремления доцента Збарской.
Каждому ведь кажется, что сперва нужно устроить свои дела, а дети, тем более чужие, какие-то абстрактные дети – это подождет. И еще раз подождет. Но каждый раз, когда такая позиция сталкивалась с позицией Збарской, начинался скандал.
Причем заканчивался скандал неизменной же победой Инны Менделевны – фанатики в конечном счете всегда побеждают.
На первой своей лекции доцент Збарская всегда рассказывала студентам о докторе Януше Корчаке – великом педагоге. К этой истории она часто возвращалась и потом: Януш Корчак был частью ее мировоззрения. Может быть, частью ее самой.
К началу Второй мировой войны Корчак был уже всемирно известным ученым-педагогом. Когда нацисты оккупировали Польшу, он работал директором приюта для еврейских детей. Однажды в этот детский дом пришли эсэсовцы и приказали всех воспитанников отвести строем на вокзал и посадить в вагон для отправки в Освенцим – лагерь уничтожекия Януш Корчак пошел вместе с детьми, он по дороге успокаивал их, потом вместе с ними сел в вагон и приготовился к смерти. Если у детей еще могли быть какие-то сомнения насчет собственной судьбы, то уж у него-то никаких сомнений не было. Солдаты захлопнули двери вагонов, паровоз дал первый гудок. На пустом перроне рядом с часовыми в касках лаяли собаки – овчарки. Впереди был Освенцим и смерть.
В этот момент вдоль поезда пробежал эсэсовский офицер и, остановившись возле двери вагона, где был директор приюта, подозвал его. А подозвав, сказал ему следующее:
– Мне сообщили, что вы сели в этот поезд. Никто не приказывал вам садиться сюда. К вам лично приказ не относился, вы не правильно поняли. В Освенцим поедут только дети.
Он приказал солдату открыть дверь вагона и сказал:
– Доктор Корчак, вы можете идти домой.
На этом месте рассказа доцент Збарская умолкала и, внимательно оглядев молчащих студентов, задавала первый вопрос:
– Как, вы думаете, поступил Януш Корчак?
