«Интересно, в ней это от молодости и неопытности? – спросил себя Вербин. – Или это – органически присущее ей качество? Она останется такой же через пять лет?»
Здравый смысл подсказывал, что нет. Подсказывал, что через пять лет с Мариной станет то же самое, что и со всеми остальными сотрудниками: она привыкнет к преступлениям, к преступникам и станет относиться к службе как к обычной рутинной процедуре.
«И все-таки она не станет другой, – сказал себе Вербин. – Обычный человек – да, станет, как все. А она – нет. Она необычная. – И почему-то добавил тут же:
– Она слишком красивая…»
На этот раз он спохватился и обругал себя уже серьезно. Ведь собирался думать о службе, а скатился опять на мысли о Марине. Нет, конечно, не о Марине, а о старшем лейтенанте Карсавиной Марине Сергеевне. Ну да, так правильно… О Карсавиной, старшем лейтенанте… Которая очень красивая…
Тьфу ты, вот ведь что делается! Хоть надавай себе по щекам! Совсем обалдел на старости лет, дурак! ? Уже подходя к подъезду и видя освещенные окна своей квартиры, майор Вербин наконец сумел взять себя в руки и, не давая мыслям никакой лазейки, принялся неотступно думать о футбольном матче, который будут через десять минут показывать по первому каналу.
Семейной жизни Владимира Вербина завидовали многие: не только коллеги, но даже старинные приятели, близко знавшие его. Все говорило им о том, что Володя отлично устроился, чего же еще желать – каждому бы так.
Детей у них с Риммой не было, что после четырнадцати лет брака давало веские основания предполагать, что уж теперь и не будет. В первые годы сУпружества они вовсе об этом не говорили, потому что было рано заводить детей, а когда на пятом году Вербин все же заинтересовался этим вопросом, выяснилось, что у Риммы какая-то аномалия внутренних женских органов, которая и препятствует возникновению беременности.
Впрочем, сам Вербин и был инициатором подобных исследований – Римма не проявляла к данному вопросу никакого интереса.
– Врач сказал, что у меня не может быть детей, – сказала Римма, вернувшись из женской консультации. – Нужно делать операцию, да и то без гарантии успеха.
Сообщила она об этом равнодушно и больше к данной теме не возвращалась.
Владимир на этом не успокоился, он пытался проявлять активность и дальше. К двадцати пяти годам ему уже начинало казаться странным, что у него нет ребенка.
У всех вокруг есть, а у него – нет, это непорядок.
– Ты бы сходила еще куда-нибудь, – предлагал он жене, – не одна же консультация в городе. Наверняка есть какие-нибудь медицинские центры, специалисты. Можно провести исследования и вообще…
Ему даже пришлось самому найти один такой центр и заблаговременно самому взять там для Риммы номерок на прием. Она послушно сходила, спорить не стала, однако, вернувшись оттуда, снова с некоторым облегчением заявила, что гарантии нет и что на операцию придется ехать в Москву, а времени тоже нет…
Владимир долгое время не понимал Римму, ее равнодушия. Ему казалось диким, невероятным, чтобы молодая замужняя женщина не хотела иметь ребенка. Он попросту не мог в это поверить.
Потом поверил, обстоятельства заставили.
– Послушай, и зачем тебе это только нужно? – однажды с раздражением заметила Римма, когда в очередной раз завел разговор о ребенке. – Конечно, дети – это хорошо, я же не спорю… Но разве нам с тобой и без детей плохо? Мы же любим друг друга, у нас все хорошо. У тебя служба все время съедает, у меня тоже работы невпроворот. И так времени не хватает.
Она пожала плечами и добавила:
– К тому же столько хлопот с этими исследованиями. И говорят – без гарантии.
Наверное, именно тогда в супружеских отношениях пролегла первая трещина, сначала невидимая. Владимир вдруг увидел свою жену совершенно с иной, незнакомой стороны. Он ее не понимал в чем-то очень важном.
Нет, он не осуждал Римму. Взрослый человек понимает, что все люди рождаются разными и таковыми же и умирают, как их ни пытайся унифицировать. Он не произносил про себя в адрес Риммы обидных слов. Он не говорил «чудовище», не говорил: «монстр». Да эти слова были бы и несправедливы. Какое же Римма чудовище? Глупости…
Но жена вдруг стала казаться Вербину ущербным человеком. Он увидел в ней человеческую аномалию, с которой так и не сумел примириться.
Отчуждение стало нарастать еще и потому, что Римма во всем остальном была очень активной, деловой женщиной. Свою нерастраченную энергию, свое время она направила в бизнес и за два-три года сумела добиться многого. Еще в начале девяностых она, будучи директором канцелярского магазина, сумела приватизировать его. Магазинчик был захудалый, паршивенький. Но за несколько лет ценой больших усилий Римме удалось сделать из него конфетку. Теперь магазин назывался «Веселый карандаш» и считался самым «продвинутым» среди канцелярских точек Унчанска. Римма ездила в Москву, заводила там торговые связи, неустанно заботилась о пополнении ассортимента самыми современными штучками-дрючками, и, таким образом, магазин ее, расположенный в самом центре города, превратился чуть ли не в Мекку для студентов, школьников и прочей пишущей публики.
Как ни странно, для многих людей канцелярские аксессуары имеют очень большое значение. Вербин не уставал удивляться этому – ему подобные вещи казались непостижимыми. Какая разница, чем писать? Была бы ручка с чернилами или пастой, главное, чтобы написано было по существу. А кто-то выбирает цвет блокнота или какой-нибудь необычный фломастер, маркер – можно ли со столь суетной заинтересованностью относиться ко всему этому барахлу?
Вербину казалось, что нельзя, но для тысяч людей все эти мелкие канцелярские прибамбасы имеют такое большое значение, что они готовы тратить время и деньги на их приобретение.
Магазин «Веселый карандаш» буквально процветал уже который год, потеснив в популярности даже близлежащие салоны одежды.
Восхищался ли Вербин деловыми способностями Риммы, ее напором и целеустремленностью? Разумеется, восхищался.
Но постепенно, шаг за шагом, Владимир и Римма отдалялись друг от друга.
Слишком разные у них были интересы, слишком различный образ жизни они вели.
Может быть, в ином случае это не было бы существенным: супруги часто работают в разных сферах и при этом великолепно ладят. Но равнодушие жены к рождению ребенка, ее нежелание заниматься этим убило в Вербине живой интерес к ней, Римма стала для него чужой и скучной.
Когда он размышлял о том, как складывается его семейная жизнь, то справедливости ради отмечал и то, что, скорее всего, и сам он стал неинтересен для РИММЫ.
«Наверное, и ей скучно со мной, – думал он. – В конце концов, что во мне есть такого, что могло бы ее интересовать? Майор милиции, все время на службе, ничего не понимаю в красивой жизни. Подумаешь – прекрасный принц!»
