Он демонически расхохотался, откинувшись на стуле, а потом выпалил:
– Ты сумасшедший! Настоящий сумасшедший! Тоже мне – нашел маленькую девочку.
Злость разбирала его все сильнее. Сидит перед ним на стуле человек в стальных наручниках и говорит такие глупости про его собственную жену.
– Просто ты ее совсем не знаешь, – заметил Поликарпов. – Не ценишь, она тебе не нужна. Конечно, ты ничего в ней не замечаешь. Потому что и не хочешь замечать. Она тебе не интересна – вот в чем дело.
– А тебе она интересна? – съязвил Вербин. – Так что тебе интереснее: Римма или кассеты про маленьких девочек?
Задержанный шевельнулся на стуле и заметил в ответ печально и рассудительно, как будто речь шла о чем-то само собой разумеющемся:
– Маленькие девочки мне недоступны. Ты что, не понимаешь? Это же настоящее преступление, а разве я преступник? Я – спортсмен.
Он произнес это таким голосом и с таким видом, словно это какая-то аксиома: спортсмен не может быть преступником. Будто это логическое противоречие. Подумайте, какая святая вера в спорт!
– Ага! – Вербин сломал третью сигарету. – Тебя, наверное, зовут Пьер де Кубертен, да? Ты по движник спорта и думаешь, что спортсмен не может быть негодяем. Ха-ха-ха!
Но гражданин Поликарпов неожиданно оказался очень тверд в своем мнении.
– Да, я так считаю, – заявил он. – Негодяй только называет себя спортсменом. А я спортсмен настоящий. Если хочешь знать – я вообще не способен на преступление.
– От тюрьмы да от сумы не зарекайся, – философски произнес Вербин, на самом деле весьма озадаченный таким странным поворотом темы. – Ты что, и вправду ни разу не пробовал с маленькой девочкой? – поинтересовался он, хотя понимал, что такой вопрос просто глуп: кто же признается в подобном? Но почему-то казалось, что Поликарпов не лжет, что он честен. Удивительное дело:
Вербин уже несколько раз за последние минуты спросил себя, почему так получается: задержанный не только педофил, он еще и любовник его жены, а настоящей ненависти в душе нет.
– Конечно, ни разу! – покачал головой Андрей Валентинович. – Ты можешь мне не верить, но это действительно так. Да, мне нужны такие фильмы, я на них как бы разряжаюсь. А в реальной жизни я живу, уж извини за откровенность, только с Риммой. Для меня этого достаточно.
– А с собственной женой что же? – не удержался майор, глупо улыбнувшись.
– Она такая корова, – поморщился невольно Поликарпов. – Нет, я ничего плохого не хочу сказать. Она прекрасная женщина, и у нас семья, дети и все такое. Но жить с ней я больше не могу. Она не похожа на маленькую девочку.
Он сокрушенно покачал головой и замолчал. Теперь только Вербин понял причину своей глупой улыбки: ему было приятно, что кто-то еще, кроме него, не живет со своей женой.
Поликарпову не нравится его законная супруга, потому что она не похожа на девочку. Зато, по его мнению, на девочку очень походит Римма, про которую сам Вербин бы уж точно такого не сказал… Что ж, тут дело в индивидуальном восприятии. Как говорится, кто любит попа, а кто – попадью.
Теперь, когда Вербин сломал поочередно все сигареты, перед ним на столе лежала кучка бумажек и рассыпавшийся табак. Ярко горели лампы дневного освещения, и их отблески сверкали на старом портрете Феликса Дзержинского, висящем тут с незапамятных времен.
Владимир пытался собрать воедино все свои мысли и чувства, проанализировать их, чтобы составить общее впечатление от проведенного вечера и принять решение. Теперь ведь нужно как-то поступить. А как?
– Последний конфиденциальный вопрос, – сказал майор после недолгого молчания, насупившись. – Скажи честно: почему ты меня не убил там, в машине? Ты ведь вполне мог меня замочить, у тебя была такая возможность.
Андрей удивленно посмотрел на него:
– Зачем же мне тебя убивать? Я же сказал, что я не преступник, а честный спортсмен. Просто у меня личные проблемы, но это же не значит…
– Ударить сотрудника милиции, находящегося при исполнении, – тоже преступление, – сощурился Вербин. – С этим как быть?
После короткой паузы Поликарпов сощурился в ответ и размеренно произнес:
– А пусть сотрудник милиции не занимается провокациями. Если он сотрудник и при исполнении, как ты говоришь, то нечего ему с приклеенной бородой провоцировать людей.
– То есть я сам напросился? – колюче уточнил майор, заерзав на стуле.
– Сам, – со вздохом подтвердил Андрей Валентинович. – Если бы ты при полной форме подошел ко мне, предъявил удостоверение и предложил пройти с тобой куда следует, я и не подумал бы бить тебя. А ты бороду приклеил, о кассетах со мной стал разговаривать, купить хотел. Потом сюда хитростью решил заманить…
– Так это же азы оперативной работы! – воскликнул, не удержавшись, майор.
– Без этого как же работать?
– Наверное, никак. Тебе виднее, – печально усмехнулся Поликарпов. – Но тогда и не обижайся на меня. Конечно, я хотел убежать, у меня сдали нервы. Не каждый же день попадаешь в такую историю, а у меня семья, дети. Никто не хочет приключений. Потому я тебя и ударил, уж больно ты меня своей подлянкой возмутил. Но я же не сильно: знаешь, как я мог бы приложить, если бы всерьез захотел?
– Догадываюсь, – неожиданно для самого себя улыбнулся Владимир. – И на том спасибо, что уродом на всю жизнь не оставил.
Он поднялся, распахнул дверь и позвал Марину.
– Заждалась? – спросил он, криво усмехнувшись. – Извини. Мы тут с гражданином заболтались о разных пустяках. Тебе ведь домой пора, я думаю?
Ничего, мы сейчас побыстрее разберемся. А когда Марина села на свое прежнее место за столом напротив задержанного, майор сказал:
– Давай сейчас спросим у него вместе, почему он так ретиво убегал? Что так испугало Андрея Валентиновича?
Поликарпов несколько секунд тяжело молчал, уставившись на свои руки, сцепленные стальными браслетами и бессильно лежавшие на коленях. Потом разлепил губы и негромко пояснил:
– Видите ли, у меня ведь семья, я вам уже сказал. Жена, две дочки…
Теперь с этим все кончено. Жена немедленно подаст на развод, а дочек мне и в глаза не видеть больше. Она наверняка запретит мне с ними даже видеться и будет, в общем-то, по своему права.
– Почему? – не удержалась Марина, машинально прибирая ладонями со стола рассыпанный там табак от распотрошенных сигарет. Она все прекрасно понимала, но ей хотелось, чтобы Поликарпов сам об этом сказал.
Он не увильнул, не спрятался за пустыми словами. И не промолчал в ответ.
Посмотрев на Марину пристально, он медленно произнес:
– Я успел уже заметить, что мое… Мое увлечение вызывает отвращение у многих. А у женщин в особенности.
