– Но вот вы же крестились на иконы, – решил спросить Вербин, – я сам только что видел. Зачем же креститесь, если в Бога не верите?
Маргарита Васильевна посмотрела на него так, словно он был несмышленым ребенком.
– Это обычай предков, – молитвенным голосом ответила старушка. – Это – святой знак, оберегающий русского человека от напастей, от зла, которым наполнен мир. Наши обычаи, обряды – лучшее, что есть на земле. Это – то, что хотят у нас отнять всякие инородцы. Они хотят, чтобы мы стали Иванами, не помнящими родства. Да вы кушайте варенье, добрый человек. Если понравится – я вам могу и с собой положить, домой деточкам отнесете.
Попрощавшись с радушной хозяйкой, майор спустился ниже этажом. От встречи у него осталось смятенное чувство. С одной стороны, он увидел перед собой необычайно чистую, опрятную старость. Старость человека, чья жизнь наполнена глубоким осознанным смыслом. Сама комната с красивыми иконами, с лампадой, с выметенными полами и аккуратно застеленной старушечьей кроватью говорила об этом. Дай Бог каждому в старости вести такую жизнь.
Но с другой стороны…
«Странная какая-то религия, – подумал Вер-бин. – Религия без Бога. Нужно только быть русским и ненавидеть инородцев, а остальное как же – само собой?»
Впрочем, думать обо всем этом не было времени. Владимир уже много лет назад положил себе за правило не предаваться размышлениям об отвлеченных вещах, которые в данный момент его не касаются непосредственно. Он только как бы помечал их в мозгу, а потом укладывал куда-то глубоко-глубоко, подальше, чтоб не отвлекали и не мучили понапрасну, в ущерб вещам реальным. А об отвлеченных предметах он подумает как-нибудь на досуге – когда выйдет на пенсию.
После того как Марина обошла все школы города, «подозрительных» детей оказалось в списке семьдесят девять человек. Со всеми следовало побеседовать, причем действовать нужно было осторожно, чтобы никого из ребятишек не напугать.
Действительно, нельзя же спрашивать ребенка: «Скажи, Петя, тебя не трахали взрослые дяденьки? А другие дяденьки в это время не снимали это на пленку?»
За такие вопросы в два счета вылетишь со службы.
Разговаривать нужно очень осторожно, очень бережно и аккуратно. Но если вести себя так, то, скорее всего, и не добьешься признания от тех, кого на самом деле ищешь. Те ребятишки, которые участвовали в съемках, наверняка не захотят признаваться.
К удивлению Марины, Инна Менделевна Збарская согласилась помочь мгновенно.
Стоило Марине рассказать старой доцентше о проблеме, с которой столкнулась, как Збарская тотчас кивнула головой и лицо ее приняло непреклонное выражение.
– Мы найдем их, – сказала она, хищно шевеля усиками над верхней губой. – Мы разыщем этих гадов, и они будут наказаны. Не сомневайтесь, Мариночка.
– Да нет, – улыбнулась та. – Вы не правильно меня поняли, Инна Менделевна.
Искать гадов будем мы – милиция, а вы могли бы помочь определить, кто из детей подвергался этим ужасам. Пока у нас семьдесят восемь человек. Вы ведь сможете побеседовать с ними? Жертвами преступников был кто-то из них.
Они сидели на кафедре, куда Марина пришла впервые после долгого перерыва.
В последний раз она была тут еще до защиты диплома, на пятом курсе. Как много в ее жизни случилось за это время, как сильно изменилась она сама! А на кафедре, казалось, жизнь остановилась, тут не было заметно никаких изменений.
Наверное, в учебном заведении так и должно быть. Студенты учатся, получают дипломы и разлетаются по всему свету. У каждого будет своя судьба, большинство может и не вспомнить потом об институте, о годах, проведенных здесь. А институт остается прежним, таким же, как годы и десятилетия назад. В нем продолжают учиться новые молодые люди, чтобы потом уступить место другим.
Правда, сама Инна Менделевна сдала за то время, что Марина ее не видела. Растолстела еще больше, и сильнее стала одышка. Громадный мастодонт с трудом теперь ковылял по коридору, но в глазах старой доцентши по-прежнему блистал неугасимый огонь, которого так боятся все окружающие.
Рассказ Марины потряс Инну Менделевну. Она разволновалась, и лицо ее не предвещало ничего хорошего.
– Мариночка, я сделаю все, что надо, – заявила она, и ноздри ее раздувались от гнева. – Все, что нужно, чтобы раздавить этих тварей. Но сначала я должна видеть это.
– Что видеть? – сначала не поняла Марина.
– Эти проклятые фильмы, – пояснила грозная старуха. – Эти фильмы, за которые люди должны сжигать этих тварей живьем, а Бог должен карать семейства их до седьмого колена. Я должна точно знать, что делали с детьми, чтобы правильно задавать им вопросы.
– Может, не надо, Инна Менделевна? – с опаской спросила Марина. – Вы знаете, такие зрелища – не для здоровых людей. Это, знаете ли, не способствует хорошему настроению. Я могла бы просто подробно описать вам все, что там происходит. Поверьте, вам будет тяжело смотреть.
Усики над губой дрогнули, а черные глаза превратились в бездонные колодцы, подобные тем, к которым когда-то давным-давно привел Моисей свой народ из Синайской пустыни.
– Знаете, Мариночка, мне приходилось в своей жизни переживать и не такое, – сказала старуха:
– Я всякое повидала. За мою нервную систему можете не беспокоиться. Давайте вместе беспокоиться за тех детей, которым пришлось все это пережить.
На следующий день специально отряженный для такого дела лысый Иннокентий заехал за Инной Менделевной в институт после лекций и привез ее в отдел. К приезду доцентши Марина специально готовилась.
– Нельзя, чтобы посторонний человек видел, какой у нас тут беспорядок, – пояснила она удивленным коллегам. – А то стыдоба какая – посмотрите сами. Что она о нас подумает?
– А что тут такого? – удивленно обвел глазами комнату Виталик. – Все нормально вроде. Рабочая обстановка.
Но тут положительный Лукоморов вступился за Марину, встал на ее сторону.
– Конечно, нехорошо, – согласился он. – Ты, Виталик, просто не понимаешь, потому что молодой и у тебя дома, наверное, такой же бардак. А солидному человеку сразу непорядок бросается в глаза. Вон что творится!
В конце концов все даже помогли Марине кое-как привести в порядок помещение.
– Как к приезду министра готовимся, – усмехнулся Иннокентий, протирая сверкающую голову носовым платком.
Инна Менделевна и прибыла как министр. Эта женщина умела себя держать.
Ничего особенного, но стоило на нее посмотреть – и любому становилось понятно, что дама серьезная.
– Ну-с, давайте посмотрим ваши страсти-мордасти, – сказала она, усаживаясь в единственное кресло, которое специально выделил Вербин из своего кабинета.
Марина была уверена в том, что стоит Инне Мен-делевне хоть краем глаза увидеть эти жуткие фильмы, она попросит немедленно выключить видеомагнитофон.
