Имя босса было грозным оружием, и использовать его для личных целей, к тому же без санкции самого босса, не позволялось никому. Левчик совершил весьма серьезный проступок, теперь его ждало наказание. На перо, конечно, не посадят, но разборка обещала быть конкретной, по полной программе. В приемной босса его «мариновали» больше часа. Это была его обычная практика — дать проштрафившемуся возможность в полной мере прочувствовать свою вину, понервничать как следует, помучиться. Наконец из селектора раздалось:
— Усачева ко мне.
Левчик вошел в просторный кабинет и, сделав несколько шагов, остановился. Босс, совершенно лысый, невысокий, но крепко сбитый мужчина лет пятидесяти, сидел за столом, уткнувшись в какие-то бумаги, и не обращал на него ни малейшего внимания. Левчик, повесив голову, молча ждал.
Послышался звук отодвигаемого кресла, он поднял глаза — мрачный хозяин кабинета шел ему навстречу.
— Ну, здравствуй, Леван — он остановился в шаге от Левчика, не подав ему руки.
— Здравствуйте, Борис Борисыч, — напрягся тот.
— Ты что ж, гнида, вытворяешь? — с тихой яростью спросил босс. — Кто тебе, фраеру трехкопеечному, позволял имя мое трепать? Или ты первый год замужем — не знаешь, что за такие дешевые понты бывает? Ты что, охренел совсем? Где башка-то твоя была, Леван? Чего молчишь? Отвечай, паскуда! — взревел босс.
— Виноват, Борис Борисыч, — вздохнул Левчик.
— Виноват! — раздраженно передразнил его босс. — Что ты тут салагу-первогодка из себя корчишь? Я тебе не замполит и нарядом вне очереди ты, сука, у меня не отделаешься! Ты пойми, Леван, я тебя за надежного человека держал, дела важные доверял, а ты мне такую подлянку подбросил! Что мне с тобой теперь делать, а? За каким хреном вообще тебя туда понесло? Ну?
— Борис Борисыч, я… — Он совершенно не представлял себе, — как рассказать боссу о Наташе.
— Что ты мнешься, как целка, сумел нашкодить, умей и ответ держать, падаль!!
В маленьких глазках босса было столько злости и дикой, звериной ярости, что Левчику вдруг сделалось по-настоящему страшно, его бросило в пот и он, торопясь и сбиваясь, стал рассказывать боссу обо всем.
О школьной дружбе с нескладной и тихой девочкой, о ее трагичной судьбе, о неожиданной встрече месяц назад, о смерти ее бабушки, виновником которой стал именно он, о непреходящем чувстве тяжкой вины и стремлении ее искупить… Все, как на духу, — искренне и откровенно. Промолчал лишь о своих чувствах к ней, наоборот, напирал на то, что Наташа — его старый и верный друг, друг — и только. Он боялся, что босс оборвет его, поднимет на смех или обложит трехэтажно, но тот слушал его внимательно и абсолютно серьезно. Наконец, Левчик добрался до ее вчерашнего испуганного звонка из казино.
— Сам не знаю, Борис Борисыч, что на меня нашло! Вот, думаю, шанс Натахе реально помочь, а этот прыщ начал права качать, на понт меня брать! Чувствую — не могу я больше терпеть, или завалю его прямо сейчас, как борова, или… Ну вот и не сдержался — само с языка сорвалось… Знаю, что виноват, но не хотел я, падлой буду, Борис Борисыч, — не хотел…
— Н-да, история… — задумчиво протянул босс, злость его погасла, казалось, он даже сочувствовал Левчику. — Ну и что делать будем, Леван?
— Не знаю, Борис Борисыч, — потупился он, — воля ваша, наказывайте…
— На сколько твоя баба их нагрела?
— Не баба она, — упрямо и хмуро насупил брови Левчик. — Я ж говорил, друг она мне. Ну скажите — разве не может быть женщина настоящим, надежным корешем?
Босс неопределенно двинул плечом и повторил свой вопрос:
— Так на сколько?
— Не считал, но думаю — штук на сорок-пятьдесят…
— Не слабо… И как же ей это удалось?
— Тут хренотень какая-то… Говорит, что приснилась ей бабка-покойница — та самая — и назвала три числа, на которых она в рулетку выиграет…
Босс рассмеялся.
— А у твоей подруги фамилия, часом, не Германн?
— Цыбина, а что?
— Да так… Странно все это… — босс задумался.
— Борис Борисыч, может вернуть им бабки? У меня есть… — осторожно предложил Левчик.
— Да у тебя что, крыша совсем съехала?! — опять гневно сверкнул глазами босс. — Слово не воробей — слышал такое, ты, Гондурас британский?! Теперь я должен за твой гнилой базар ответ держать — или сдать им тебя, олуха, с потрохами, или уж стоять на своем до конца. Я, Леван, не шелупонь какая-нибудь, мне свою репутацию беречь надо! Левчик тягостно и шумно вздохнул.
— Ладно, не дрейфь, что-нибудь придумаем! — усмехнулся босс. — Я с хозяином этого казино львов в Африке прошлым летом бил, думаю, договоримся. Он, кстати, божился, что в его заведениях все без туфты: раз выиграл — получи! Так что, выходит, зря ты, парень, перед своей девкой Терминатора корчил!
— Она не девка… — снова набычился было Левчик.
— Ладно-ладно! Не девка — друг, друг… Надо же — слова ему не скажи! Детский сад какой-то! Господи, с кем приходится работать! — шутливо воскликнул он. — Все, надоел ты мне! Ступай с глаз моих, раздолбай!
Левчик, кивнув, двинулся к выходу. Он был доволен — похоже, гроза миновала, самое страшное было уже позади.
— Подожди-ка, Леван… — раздалось вдруг сзади. — Чуть не забыл. Позвони Греку, там у него какие-то заморочки — помочь ему надо, понял?
— Понял, Борис Борисыч!
— Ну все, иди!
Как только за Левчиком закрылась дверь; хозяин кабинета снял телефонную трубку.
— Грек? Вот что, с тобой свяжется Леван — придумай ему дело какое-нибудь, желательно сегодня же. Что-то он меня беспокоит, какое-то настроение у него… лирическое. Надо бы в деле его проверить… Нет, без мокрухи, но — посерьезней, чтоб понять можно было — как он. Да, и обязательно сам, лично за ним проследи, понял? Все, вечером доложишь!
Сразу после этого разговора Грек сделал несколько звонков — задание босса требовало подготовки. Когда он обо всем договорился и узнал, что хотел, он сам набрал номер Левчика.
— Здорово, Леван! Тебе босс говорил, что мне помощь твоя нужна?
— Говорил. Ну и что у тебя за проблемы?
— Да разве это проблемы? Так, мелочь! Я бы сам справился, да ребятки мои все в разъездах. Все дела, дела… А ты, я слышал, скучаешь, дурью маешься…
— Ладно, короче! — оборвал его Левчик. — Что за дело?
— Понимаешь, завелись у меня здесь какие-то отморозки недоделанные. Житья от них нет — хороших людей обижают, ларьки подламывают, по хатам шарятся… Жалуются мне на них. Послал я к ним человечка — урезонить по-хорошему, так они, засранцы, лицо ему умыли! Мне тут шепнули, где они по вечерам кучкуются. Надо бы подъехать, объяснить детишкам, что к чему…
— Сколько их?
— То ли четверо, то ли пятеро… Малолетки, лет по шестнадцать-семнадцать.
