— Вам, Наташа, наверное, все это не слишком интересно?…
— Что вы, Коля! Совсем наоборот — очень интересно, — тряхнула головой Наташа и, взяв его под руку, попросила: — Продолжайте, пожалуйста…
— Да я, собственно… Видите ли, моя жизнь не так уж и богата событиями, да и рассказчик я неважный…
— Нет-нет, говорите, прошу вас. Мне… мне нравится вас слушать, Коля. — Наташа опустила голову и тесней прижалась к его локтю.
Его голос отзывался в ее душе чудесной музыкой, и эта музыка, сливаясь с ее собственной, рождала мелодию такой сказочной силы и чистоты, что сердце Наташи то, ликуя, взмывало ввысь, то, томительно и сладко замирая, падало в пропасть.
И в этой неизведанной, могучей, колдовской гармонии с каждым новым шагом, с каждым словом и каждым взглядом открывался ей этот удивительный и уже бесконечно дорогой человек. Таким, каким его не знал никто — ни мать, ни друзья, ни коллеги, — но каким он, без всякого сомнения, был для нее отныне.
Они шли и шли — вперед, не выбирая дороги, через всю Тверскую, Манеж, Красную площадь. В Зарядье повернули налево и отправились по набережной, к высотке. Разговор уже не прерывался ни на минуту, они совсем потеряли счет времени и очнулись только на Таганке. Наташа, вдруг охнув, встала как вкопанная и сжала руку Николаю.
— Боже мой, Коля, — «Фока»!!!
— Какой Фока? — не понял он.
— Мой «Форд» — мы же про него совсем забыли! — Она испуганно вытаращила глаза на Колю, повисла короткая растерянная пауза, а через секунду Наташа прыснула в ладошку и расхохоталась. — Бедненький «Фока», забыли его, несчастного!.. Надо же — совсем забыли…
Посмеиваясь над собой, они так же неторопливо пошли обратно и снова без конца говорили и говорили.
— Все, нехрена больше ждать, поехали! — Хмурый «бык» зло сплюнул под ноги и сел за руль заляпанной грязью «девятки». — Эй, Кум, садись! Слиняла она со своим перцем, ясно же! — крикнул он своему приятелю, топтавшемуся у припорошенного снегом синего «Форда».
— Завтра Леван нам устроит… абгемахт с фейерверком! — тяжко вздохнул тот, плюхнувшись в кресло. — Что делать-то, Бивень?
— Не бзди! Левану скажем, что после театра клиенты прогулялись маленько, побакланили о чем-то и разбежались по норам, ясно?!
«Девятка» взревела и рванула в сторону Садового кольца. А спустя полтора часа к заснеженному «Форду» подошли Коля с Наташей…
33
Босс метал громы и молнии.
— Ты долбень, Леван! Дебил, урод, раздолбай! Тебе только ларечникам морды месить, ни на что более серьезное ты не способен! Твоя мочалка бегает к этому парню каждый день, как на работу, шляется с ним по концертам, гуляет ночами и при этом без перерыва молотит языком! А он, между прочим, тоже электронщик, причем — высшего класса! Так скажи мне, Леван, о чем же, интересно, они беседуют, а? Что молчишь, гнида?!!
— Не знаю, Борис Борисыч, — пробормотал Левчик.
— Не знаешь?! А я знаю!!! О деле, которое я тебе, идиоту, доверил! О нашем деле!! А ведь на месте этого прыща должен быть ты, засранец! Это тебе, а не ему она должна душу изливать! Я тебе что велел? Прилипни к ней, как банный лист, ублажай, ухаживай, пусть она тебе, своему школьному другу, в жилетку плачется, а не черт знает кому! А ты что? Ты когда ее последний раз видел?
— Но она же не появляется в офисе, Борис Борисыч!
— Значит, сам к ней лезь, пенек осиновый! Сам!! — взревел босс. — В общем, так. На носу Новый год, Рождество — самое романтичное время. Из кожи вон вылези, но разнюхай, что она затевает, понял?! Время идет, телка твоя вовсю суетится, готовится к чему-то, а мы как слепые щенки — ни хрена не знаем! Действуй, и помни: если наша курочка снесет яичко в чужом огороде — я тебя, гражданин Усачев, в порошок сотру и по ветру развею! В самом что ни на есть буквальном смысле. Обещаю тебе это со всей ответственностью, понял?
Левчик только мрачно кивнул.
— Тогда все. Проваливай!
До Нового года оставалось два дня. Москва принарядилась, украсилась иллюминацией, у метро появились елочные базары, а у людей на улицах из-под обыденной хмурой озабоченности уже проглядывало нетерпеливое и радостное ожидание праздника. Словом, повсюду витало предвкушение надвигающегося Новогодья.
А тем временем Николай пропал — уехал в Зеленоград к своим друзьям-компьютерщикам готовить опытный образец устройства, которое, по его словам, должно перевернуть всю электронную промышленность. Наташе, наверное, следовало бы этому радоваться, но радости не было и в помине. Она безумно скучала по Коле.
Наконец-то в ее жизни появился тот самый человек, о котором мечталось так безнадежно и так невыразимо долго! И в ранней юности, когда неясное еще томление было особенно остро и мучительно, а невнимание сверстников вызывало горькие слезы обиды и почти физическую боль. И позже, в институте, когда в шумных и беспечных студенческих компаниях кружило голову нетерпеливое и радостное ожидание скорой и, конечно же, непременно счастливой встречи. И потом, когда с каждым годом таяли надежды и уверенность в себе, когда в голову лезли черные мысли о собственной ущербности, о грядущем неминуемом одиночестве и вообще черт знает о чем… Все эти годы Наташа ждала именно такого человека, как Коля Ярославцев. Умного, доброго, чуткого. Такого, чтобы рядом с ним можно было забыть абсолютно обо всем на свете, включая таинственные и всемогущественные ноутбуки и сыплющиеся нескончаемым золотым дождем тысячи, миллионы и миллиарды…
Сто раз уже Наташа пожалела о том, что, привезя Коле черновики Митрохина, она, пребывая в легком и игривом настроении, в шутку попеняла ему на отсутствие видимых результатов его работы. Дьявол, не иначе, потянул ее за язык! В ответ на этот легкомысленный упрек Николай привычным жестом взъерошил свою шевелюру, улыбнулся своей милой смущенной улыбкой и сказал:
— Хорошо, тогда я исчезаю, ухожу в творческий отпуск. А к Новому году, Наташ, жди подарок…
И он исчез. Наташа поначалу не приняла слова Коли всерьез, но когда ближе к вечеру перезвонила ему, Елена Михайловна сообщила, что Кольша созвонился с друзьями из Зеленограда, собрался и уехал, сказав, что вернется, видимо, не раньше тридцать первого декабря.
Коля пропал, зато от Левчика не стало отбоя. Ни с того ни с сего он вдруг стал проявлять невиданную активность и буквально не давал Наташе прохода. То он чуть ли не волоком тащил ее в офис и давал самый подробный отчет о состоянии дел фирмы, то настойчиво зазывал на модные спектакли и концерты, то вдруг принимался довольно неуклюже ухаживать за ней, дарить несуразно шикарные букеты и делать какие-то невнятные намеки… Причем делал он все это весьма натужно и неестественно, словно отбывал некую странную и тягостную повинность.
Наташа по-всякому пыталась уклоняться от его общества, но Левчик преследовал ее всюду, его не останавливали даже ее прямые и довольно резкие требования оставить ее в покое. В общем, последние дни Наташа чувствовала себя как под конвоем.
