Получив от обоих копии платежек, Наташа несколько успокоилась: до самого последнего момента ее не оставляло подспудное опасение, что новые хозяева «Цны» могут ее самым банальным образом кинуть. Теперь оставалось только дождаться вечера и предложить концессионерам обсудить то, что они решили вчера вместе с Колей.
Они пришли ровно в семь, все как один с цветами, а некоторые — и с шампанским. Пришли словно лишь для того, чтоб поздравить Наташу с освобождением, радостно галдели, смеялись и, толкаясь, лезли к ней с поцелуями. Она ожидала чего угодно — хмурых, озабоченных лиц, упреков, обид, — но только не этого. Предательски защипало в глазах, но Наташа сдержалась. Впереди предстоял трудный и, возможно, тяжелый разговор, расслабляться было нельзя. Ведь от того, как этот разговор завершится, зависело очень многое. Главное: как предстоит начинать дело с будущим Колиным открытием — опять с нуля, со скрежетом, медленно и мучительно или же с разгона, в проверенной, боевой команде, легко и лихо.
Наконец возбужденный гомон утих, концессионеры расселись за круглым столом в гостиной и замерли, ожидая Наташиных слов.
Перед тем как начать, она обвела внимательным взглядом их всех, каждому заглянула в глаза. Ей было важно понять — представляют ли ее друзья в полной мере, какой крах потерпело их общее дело? Что думают об этом, какие у них настроения?
Шесть пар глаз неотрывно и выжидающе смотрели на нее. Наташа переводила взгляд с одного на другого и понимала: да, все они знали, что с приставками покончено, да, им было ясно, что «концессия» на мели, но ни у одного из них Наташа не увидела ни страха, ни отчаянья, ни раскаяния. Они были готовы не только принять самые плохие новости — они были готовы бороться, искать выход и идти дальше. Они верили ей и верили в нее.
Наташа облегченно вздохнула и начала.
— Ребята! Вам известно, что за закрытие уголовных дел мне пришлось дорого заплатить. У нас больше нет ни завода, ни «Цны». От заявки на изобретение мне тоже пришлось отказаться. За свою свободу я вынуждена была отдать все, что составляло наше общее дело, что фактически принадлежало нам всем. Это, конечно, гнусно, но, поверьте, у меня просто не было другого выбора. В свое время, убеждая каждого из вас бросить свои дела и перейти ко мне, я обещала всем золотые горы. Теперь мы все — у разбитого корыта. Такова реальность.
— Наташ, ну зачем же так мрачно? — перебил ее Коля. — Ведь не все же так плохо!..
— Да, конечно, не все. Но понимаете, ребята, я хочу быть перед вами абсолютно честной, и я хочу, чтоб каждый из вас, принимая сегодня новое решение, помнил, что однажды я вас уже подвела. Что касается новостей, то у нас, как в анекдоте, — есть новость плохая, но есть и хорошая.
— Да, Наташ, давай-ка лучше хорошую! — улыбнулся Макс. — Ну их, эти плохие…
— А хорошая… — Наташа выложила на стол бумаги из папки. — Вот. Это договор на продажу «Цны» и платежные документы. За нашу фирму мне удалось получить три миллиона долларов. Да, я знаю, — это очень мало. Это в лучшем случае десятая часть нынешней реальной стоимости завода, но… в известных вам обстоятельствах, ребята, большего добиться я, честное слово, не могла. Эти три миллиона — все, что у нас осталось.
— Наступили трудные времена, — беззаботно ухмыльнулся Марат, — остался последний мешок денег.
На него дружно шикнули, и все опять повернулись к Наташе.
— Я подвела вас, ребята, поэтому будет так. Эти деньги — общие, и каждый из вас волен распорядиться своей долей так, как он сочтет нужным. Но прежде чем мы с вами разделим этот последний мешок, я хотела бы сказать вот что. Вы — замечательные партнеры и отличные друзья. Мне было очень легко и радостно работать с вами. У нас была прекрасная команда — дружная, высокопрофессиональная, творческая. Вы все способны на очень многое, и не ваша вина в том, что все так внезапно оборвалось… И мне обидно, ужасно обидно, что наша «концессия» теперь распадается!..
Наташа остановилась и опустила голову — ей трудно было говорить.
— В общем так, ребята, — после паузы подняла глаза Наташа. — Есть два варианта. Первый — вы забираете свои деньги и уходите. Это ваше право, и никто не посмеет вас а это осудить. Второй — вы оставляете свой пай в деле, и мы с вами пытаемся начать все заново. Я не знаю, чем мы будем заниматься, никаких идей по этому поводу у меня лично нет. Но я уверена — они есть у вас! И еще. Рискну предположить, что кто-то решит так, а кто-то иначе. Возможно сегодня нас останется уже не восемь человек, а шесть, или четыре, или вообще — двое… Так вот. Пусть те, кто захочет уйти, знают — в любой момент они смогут вернуться, и им будут рады. Ну, вот вроде и все… Теперь — думайте и решайте.
Она отошла от стола и села в сторонке, словно давая понять «концессионерам», что она никак не намерена влиять на их решение. Взглянула на Колю — он незаметно подмигнул ей. Мол, не дрейфь, все будет нормально!
За столом повисла тишина. То, что предложила Наташа, безусловно, требовало осмысления.
Секунды бежали, а концессионеры, переглядываясь украдкой, продолжали молчать. Как показалось Наташе, никому из них просто-напросто не хотелось высказываться первым.
— Да что тут думать! — буркнул, наконец, себе под нос Петр. — Лично мне, например…
— Лично тебе, Петя, — перебил его Гуральник, — а так же и всем прочим, я готов кое-что объяснить, чтобы было понятнее. А вы слушайте сюда внимательно, чтобы потом ни о чем не жалеть. Значит, так. Три миллиона на восьмерых — это по триста семьдесят пять тысяч на нос. Если вложить эти деньги… ну, скажем, под пять процентов, это даст… — он задумчиво взглянул на потолок, — это даст восемнадцать тысяч семьсот пятьдесят долларов годового дохода. Или другими словами — более полутора тысяч в месяц! Подумайте: полторы тысячи баксов ежемесячно — просто так и до самой смерти! Кто из вас до этого имел такие деньги? — Гуральник со скрипом повернулся на стуле и без улыбки, исподлобья взглянул на Наташу. — Это, кстати, относится и к тебе — к вопросу о вине перед коллективом и всеобщем разбитом корыте! — Он опять повернулся к столу и продолжил. — Так вот. Вы спросите меня: Леня, а с чего это ты тут вздумал упражняться в арифметике, мы тоже умеем делить и умножать! А я вам отвечу: я хочу, чтоб перед тем, как вы все хором завопите «я остаюсь!», каждый из вас полностью осознал, от чего он отказывается.
— Хорошо, Леня, я осознал! И все-таки — я остаюсь! — засмеялся Петя.
— Я тоже!
— И я!
— И я! — один за другим выкрикивали «коцессионеры».
— А ты-то сам, Гурвинек? — как когда-то на заводе, ехидно спросил Леню Марат. — Неужели предпочтешь за полторы штуки на диване валяться?
— Зря ты так, Мара, — покачал головой Гуральник. — Полторы тысячи долларов — очень хорошие деньги! Я думаю, моя Сонечка была бы просто счастлива… Да… Но, черт возьми, все-таки лично мне тоже больше нравятся три миллиона!
— Так что — выходит, все «за»?… — растерянно улыбаясь, спросила Наташа.
