Женщины немного успокоились и подошли к столу. Даша представила матери мужа и друзей. Вера Григорьевна глядела в лица, кивала и снова поворачивалась к дочери, словно боясь, что она исчезнет. Мать глядела в лицо дочери, отмечая каждую морщинку на смуглом лице и стараясь не глядеть на ее седые волосы, чтобы не плакать. В волосах Веры Григорьевны не было ни единой сединки.
Гулянка продолжилась далеко за полночь. Несмотря на обилие водки, никто не напился. Да и пить не хотелось. Разведчики сидели и вспоминали тех, кто не вернулся. Волынцевы сидели и слушали, ни слова не говоря в ответ. Мужики часто выходили курить на балкон. Алексей Иванович увязывался с ними, спрашивая, что произошло с дочерью. Разведчики упирались, не желая рассказывать, но он настаивал и постепенно узнал о случившейся трагедии. Полковник испытал настоящий ужас, когда узнал, сколько чеченцев уничтожила его дочь. Он, не сдержавшись, прошептал:
— Она убийца…
Тихоня повернулся к нему и прошипел, оглянувшись на балконную дверь:
— Если бы все были такими, как Дашка, война бы давно закончилась! Вы не имеете права ее осуждать. В нее тоже стреляли. У нее все тело в шрамах. Она теперь всю жизнь будет вынуждена носить плотные колготки, чтобы никто не видел ее израненных ног…
Николай швырнул недокуренную сигарету с балкона. Больше ничего не сказал и ушел в комнату, оставив полковника одного. Алексей Иванович заметил кем-то выроненную сигарету на полу, поднял, повертел в руках и найдя не затушенный «бычок», закурил впервые за двадцать лет.
Утром Дарья и Юрий попрощались с друзьями, обменялись адресами, решив встретиться через год в этой же гостинице. Разведчики проводили супругов до машины, где их ждали родители Даши. Сашок Горяев, обнимая женщину на прощание, прошептал:
— Будут трудности, пиши. Мы с Мишаней сразу приедем.
Машина отъехала, а разведчики все стояли на тротуаре и махали им вслед.
Держась за руку мужа, Даша медленно прошлась по родительской квартире. Разглядывала новые обои на стенах и принюхивалась к знакомому запаху. Обернулась к Юрию:
— Насколько себя помню, в доме всегда пахло выпечкой и геранью. Видишь, сколько этих цветов на подоконнике? Мама обожает герань.
Подошла к окну и отдернула штору: ярко-желтый цветок качнулся к ней. Женщина удивилась:
— А вот такой расцветки я еще не видела!
Наклонилась и понюхала листок. Поморщилась:
— Тоже герань! Ну и цвет! Настоящая мишень, на любом фоне заметен.
Юрий обхватил жену под грудью руками и прошептал в ухо:
— Но мы же не на войне сейчас. Привыкай к ярким краскам заново.
Вера Григорьевна втащила в комнату целый ворох костюмов и платьев:
— Дашенька, выбирай себе наряды. Мы сейчас с тобой один размер носим. Вещи очень модные и современные. Я все это для тебя покупала.
Стаценко улыбнулся:
— Правильно! Пора отвыкать от камуфляжа и маскировочной сетки. Женщина ты красивая, значит, будем наряжаться.
Родители и муж уговорили Дарью перемерять все наряды. Ей было не по себе от этого, но она терпеливо сносила все. Мать попыталась уговорить ее покрасить волосы, но тут она сказала решительное «нет»:
— Седая, значит седая! Волосы отрастут через месяц и седина снова выглянет.
На другой день Даша и Юрий уехали на машине ее родителей в центр. Алексей Иванович заранее оформил на Дашу доверенность. Долго гуляли по Красной площади. Позвонили по междугороднему телефону полковнику Саранцеву, поздравили его с присвоением очередного звания, а он их с благополучным возвращением. Павел Викторович предложил им взять отпуск на месяц и переслать рапорта ему на факс. Продиктовал номер, пожелал счастливого отпуска, попросив переслать рапорта побыстрее.
Они вышли на Новый Арбат и остановились. Стаценко предложил:
— Давай съездим к моим родителям в Муром. Это, конечно, не Москва, но там своя прелесть.
— Обязательно съездим! Должна же я с ними познакомиться. На следующей неделе, хорошо?
Они уехали дневным рейсом автобуса. Вечером, уже в темноте, выбрались на автостанции Мурома. Юрий радостно вздохнул родным воздухом, подхватил оба чемодана и уверенно пошел в темноту. Ни один фонарь на улицах не горел. Даша шагала за ним с двумя сумками.
Чечня научила ее видеть в темноте и она практически не спотыкалась. Идти пришлось довольно долго. Юрий рассказывал:
— Еще один поворот и моя улица. Нагрянем, как снег на голову!
Он не захотел отбивать телеграмму. У высокого большого дома с резными наличниками остановился и поставил чемоданы у калитки:
— Вот и дошли! Родители уже заперлись, но не спят. Видишь, свет пробивается!
Он подошел к окнам и постучал в стекло: два длинных удара и короткий. В доме что-то упало. На крыльце зажегся свет и дрожащий женский голос спросил:
— Юра?..
Майор ответил и его голос тоже заметно дрожал:
— Это я, мама!
Даша услышала, как отлетают, позвякивая крючки. Калитка распахнулась и простоволосая седая женщина с плачем кинулась Стаценко на шею:
— Сыночек! Сыночек мой! Что же ты телеграмму-то не отбил? Ведь мы бы встретили! Отец спит уже. Сегодня дрова ездили заготовлять, устал.
Он обнял ее за плечи, несколько раз поцеловал:
— Мама, а я с женой приехал. Пошли в дом, познакомитесь, а то ты простынешь.
Женщина обернулась к Даше. Обняла ее и легонько подтолкнула к крыльцу:
— Проходи! У нас, извини, все по-простому, по-деревенски. Я только запрусь.
Она плакала, запирая калитку. Даша и Юрий ждали, остановившись на освещенном крыльце. Все вместе прошли в дом. Стаценко поставил чемоданы возле русской печки. Расстегнув куртку, по-хозяйски повесил на крючок, где висела и другая одежда. Забрал пальто жены и тоже повесил. Обернулся к матери и нахмурился: Ольга Игнатьевна стояла, прижав кулак к губам и сглатывая слезы смотрела на голову Даши. Заметив, что молодые смотрят на нее, выдохнула:
— Доченька, да что у тебя с головой-то? Ведь ты, как лунь белая. Да и ты, Юронька, смотрю, седеть начал. Видно несладко вам в Чечне-то этой проклятой приходилось…
Она зарыдала в голос. Даша и Юрий обняли ее с двух сторон и что-то ласково шептали, пытаясь успокоить. В темной горнице раздались шаги и мужской голос тревожно спросил:
— Мать, ты чего так рыдаешь? Опять письма перечитываешь что ли?
Дверь с матовым стеклом открылась и показался высокий седой мужчина, как две капли воды похожий на Юрия. Он замер, увидев сына, а потом пошел к нему распахнув руки для объятий:
— Юра! Уж и не чаяли дождаться!
Крепко прижал его к себе, покосившись на Дашу, спросил:
