Я молчал.
— Да скажи ты хоть что-нибудь! Что собираешься делать? Неужели платить? Из каких денег?
Я молчал.
— Леонидыч, — Лариса внимательно посмотрела в мои глаза и четко, почти по слогам проговорила: — Мне стыдно, что я твоя дочь. Мне стыдно, что во мне твои ДНК. И где только мама отыскала такого рохлю?
Я молчал. И размышлял о том, что в свои пятнадцать Лариса порой выглядит уже совершенно взрослой. А я не заметил даже, как она подросла, в это время вылезая из кожи вон, чтобы ей за меня было стыдно…
После этого разговора больше мы с ней не общались. «Доброе утро, дочка» — «Угу»; «Как экзамен?» — «Нормально»; «Сегодня по дороге с работы наблюдал потрясающую картину» — «Поздравляю»; «Рассказать?» — «Обойдусь». Я снова был решительно отодвинут в сторону. Полоса потепления отношений закончилась.
Полина иногда докладывала мне, что Ларису снова преследует Салман:
— Он в нее влюбился, сказал, что сделает из нее королеву, предлагал деньги, а Ларка его послала подальше. Не нужны ей его деньги. У нее есть парень, студент. Алеша. Она называет его бойфренд, и когда Ларка закончит школу, они поженятся. А Салман сказал, что Алешу замочит. Он бесится и обещает, что все равно своего добьется. Любыми путями. Ларка его боится. И я тоже. Он такой большой, волосатый. Фу! От него вечно воняет потом…
В середине мая Салман пропал. Наверное, уехал за спиртом. Но он вернулся дней через десять и сразу поверг меня в ад.
— Ты будэш платыт? — орал он, натолкнувшись на меня возле подъезда и крепко прижав к входной двери. Рядом, с интересом наблюдая за этим шоу, стояли его отец и еще один, маленький и носатый, по фамилии Таваури. Имени его я не знал. — Минэ что, на тэбя жаловат мусорам? Пацанам рассказать про тэбя? Самому тэбя рвать? А?!! Гавары!!!
Я не мог говорить. У меня тряслись губы, язык стал огромным и непослушным…
А через два дня все повторилось. На этот раз я натолкнулся на Салмана на лестнице. Он снова орал, брызгая мне в лицо капельками слюны, а потом как следует приложился по моим почкам. Так, что всю ночь я не мог найти себе места от боли.
С этого дня я стал приближаться к дому короткими перебежками. Я перестал подходить к телефону, я старался подольше задерживаться на работе. А осетины повадились каждый день трезвонить в нашу квартиру, пугая Татьяну и доводя до истерик Ларису…
* * *
— Да, надо что-нибудь делать, — пробормотал я. — Потерпите, дайте мне пару дней отлежаться, и я предприму какие-нибудь шаги.
Полина лишь ухмыльнулась в ответ.
Я выбрался из-под пледа и, облачившись в тесный Татьянин халатик, пустился в долгое путешествие до туалета. Меня штормило, я придерживался рукой за стену и громко шаркал ногами по полу.
— Не обоссы унитаз, — заметив меня из кухни, крикнула соседка Инесса Вахтанговна, и до меня донесся гулкий, словно далекая канонада, смех ее мужа Ильи Пантелеймоныча. Все в нашей квартире называли его ласково — Понтя — и любили за веселый разбойный нрав в той же мере, в какой терпеть не могли меня.
— Красавец, — пророкотал из кухни Пантелеймоныч, когда я, сделав дела, выбрался из туалета. — Иди-ка сюда, разведчик. Покурим. Доложишь обстановку на фронте.
Я стрельнул у него сигарету и устало ткнулся задницей в табуретку.
— Опять всю рожу расковырял, — сокрушенно покачала головой Инесса Вахтанговна. В ответ я зевнул.
Коммунальная кухня жила своей насыщенной жизнью. Забежала забрать закипевший чайник балерина в отставке Эсфирь Леонидовна.
— Эх, жалко Татьяну, — буркнула она в пустоту, но все поняли, что эти слова предназначены мне. Потом приковыляла старая дева М. Моисеева.
— Чего фулюганил сегодня днем? — недовольно спросила она. — Рожа разбитая, пьяный, а спать не загонишь. Уж дочки с тобой и так, и по-хорошему. А он все туда же.
Следом за М. Моисеевой объявился Валера. Валера, которого я ненавидел. Которому я завидовал. К которому, по моим подозрениям, по ночам шастала в гости Татьяна.
— Ха-а-а! — радостно гаркнул он и шлепнул меня по спине огромной ладонью так, что я чуть не свалился на пол. Валера успел подхватить меня за халат. — Сиди-сиди, немощный. Не боись, не убью. Чего же ты, гадина, снова такой разукрашенный?
Я попробовал встать, но Валера положил мне на плечо тяжелую руку.
— Сиди-и-и, — нараспев прокричал он. Все остальные с радостным огоньком в глазах наблюдали за этой сценой. — Сиди и рассказывай, когда же ты сдохнешь. Или свалишь куда-нибудь. Здесь ты всех уже заманал.
Валера, здоровый сорокалетний самец-производитель, работал тренером по какой-то восточной борьбе. Лариса два раза в неделю бегала к нему в спортклуб и, по моим наблюдениям, не чаяла в нем души. Впрочем, так же как и Полина. Так же как и Татьяна. Дочки мои пропадали в Балериной комнате целыми днями, возились с его компьютером, торчали перед его телевизором. Часто варили ему обеды. По ночам их сменяла Татьяна. Правда, я ни разу на этом не ловил ее за руку, — или был на работе, или спал в стельку пьяным, — но едкие намеки соседей ввергали меня в пучину сомнений. Я давно собирался серьезно поговорить об этом с женой, но каждый раз малодушно откладывал объяснения.
— Набил бы морду тебе, — продолжал Валера, не снимая руки с моего плеча, — так бить уже некуда. Не оставили для меня свободного места. — Он вздохнул.
Я вздохнул тоже.
— Чего, сука, вздыхаешь?!! — вдруг взвился Валера. — Гнида вонючая, на что ты еще живой?!! И ведь не прибить тебя, недоноска, посадят! — Валера собрал в горсть халат у меня на загривке и легко оторвал мое вялое тело от табуретки. — Пшел вон из кухни! Воняешь! — Он с силой запустил меня в коридор, и я загремел костями по вытертому линолеуму. — И чтоб сидел в комнате. Никуда не вздумай свалить. Придет Таня, будем решать, что с тобой делать.
В дверях нашей комнаты стояла Полина и испуганно наблюдала за тем, как я с трудом по стеночке поднимаюсь с пола; как, шаркая, ползу черепахой к спасительному дивану.
— Тебе разогреть покушать?
— Спасибо, дочка. Даже не знаю.
— Я разогрею. — Полина с жалостью смотрела на то, как я, скрючившись, пытаюсь натянуть на себя плед. — Папа, ты не ходи больше на кухню. Ладно? Они над тобой смеются.
Я не ответил. Затих и принялся размышлять о том, что жизнь для меня закончилась. Давно закончилась, я превратился в зомби. И лучшим выходом для меня и для всех окружающих будет, если я воткну себе в уши два зачищенных провода, а два других их конца суну в розетку. Или вгоню себе в вену пару кубиков воздуха. Или раствора соды. Или… Я перебирал в голове самые изощренные способы суицида, я жаждал смерти и даже представить не мог, что она меня слышит, что уже собирается в путь на встречу со мной.
Что до этой встречи остается только два дня.
* * *
