Лариса засунула в целлофановый пакет купальник и пляжное полотенце, пискнула:
— Я пошла. — И направилась к двери.
— Попрощайся хоть с папой, — оторвалась от моих пожитков Татьяна.
— До свидания, Леонидыч. Удачи тебе. — На лице ни тени эмоций. Я для нее — пустое место.
— Спасибо, дочка. Не поминай меня лихом.
Вот так все просто и буднично. Словно я отправляюсь не в ссылку, а на пару недель в санаторий по профсоюзной путевке. Правда, ссылка моя не в Сибирь, а всего лишь за пятнадцать километров от дома. Но вряд ли мне удастся преодолеть эти несчастные километры и вернуться назад. К дочкам. К Татьяне… Все! Я отрезанный ломоть! Сегодня генеральная репетиция моих похорон…
До Пулкова мы доехали на дряхлом Валерином «опеле». Он за рулем. Рядом Татьяна. Я на заднем сиденье в обнимку с бутылкой пива и своим рюкзаком. К самой будке «опель» подобраться не смог, и метров сто от машины мы шли по узкой меже.
Валера отомкнул массивный висячий замок и торжественно протянул мне ключ.
— Держи, — сказал он. — Найди место, где его будешь прятать. С собой не бери. Потеряешь.
В будке я обнаружил большую печку-плиту, сложенную из кирпича, запас угля в коробке от телевизора «Радуга», полутораспальную тахту, старый кухонный столик с керосиновой лампой и стопкой тарелок и, что самое радостное, несколько перетянутых бечевками пачек потрепанных книг.
— Читай на здоровье. — Валера заметил, что я с интересом разглядываю эту маленькую библиотеку. — Сковородка… кастрюли… топор… За водой здесь ходить совсем близко. — В качестве чичероне он чувствовал себя очень уверенно, а когда Татьяна вышла из будки на улицу, даже подпустил в экскурсию немного экзотики: — Раньше я возил сюда девок. Эх, чего только эта кроватка не повидала, какие только скачки на ней не устраивали. Однажды я развлекался здесь сразу с тремя, и одна из них была толстой…
Мне это было не интересно, и я вышел на улицу. Татьяна обследовала соседние огороды.
— А здесь есть смородина и крыжовник, — крикнула она мне. — Будешь есть витамины. Боже, как хорошо! Совсем как на даче. Славик, я даже тебе завидую.
Вранье. Мне сейчас мог завидовать разве что сумасшедший.
— Завтра суббота, — продолжала Татьяна. — Здесь будет полно народа, не соскучишься. Не забудь только, что к пяти часам тебе на работу.
Валера принес воды, растопил печку. Татьяна развесила на гвоздях, вбитых в стены, мое заношенное тряпье, принесла из машины трехлитровую "банку с куриным супом.
— Хлеб… колбаса… огурцы… котлеты… сахар… чай… макароны… — перечисляла она. — Кажется, ничего не забыли. Славик, по-большому ходи подальше, вон в те кусты… Ой, какая собачка!
Около будки, виляя крысиным хвостом, стоял коренастый стаффордширский терьер. Без ошейника и без признаков хозяев в обозримом пространстве.
— Маленький, ты один? Ты заблудился? Ты потерялся? — Татьяна выскочила на улицу, но подойти к собаке боялась. — Наверное, ты хочешь кушать?
Я молча достал из миски котлету и протянул ее стаффордширу. Еще котлету… Еще… Кусок колбасы…
— Видишь, Славка, теперь тебе будет здесь веселее. — Валера наблюдал за тем, как мой «фураж» исчезает в ненасытном чреве собаки. — Остается придумать ему название.
Он хотел сказать «кличку». Что же, придумаю. Теперь для этого у меня много времени.
— Поезжайте, — попросил я. — Чего вам здесь делать?
Стаффордшир отправился обследовать будку.
— Смотри, чтобы он тебя не загрыз. — Татьяна подошла ко мне и провела ладонью по моей трехдневной щетине. — Небритый. Побрейся завтра перед работой. И обязательно позвони мне оттуда. Мы приедем к тебе в понедельник.
— Все, уезжайте… — Я отодвинул ее от себя.
— Не обижайся, Славка. — Валера протянул мне на прощание руку. — Не держи зла. Мы же хотим как лучше.
Он обнял Татьяну за плечи, и они не спеша пошли по направлению к «Опелю». Межа была слишком узкой. Татьяна высвободилась, пропустила Валеру вперед. Возле машины она обернулась и помахала рукой.
Я махнул ей в ответ и вошел в будку. Стаффордшир подбежал ко мне, оперся передними лапами о мою ногу. Он смотрел мне в глаза и, кажется, улыбался.
— Вот такие дела, приятель, — потрепал я его за загривок. — Будем жить здесь. Вместе, если не найдутся твои хозяева. Как же тебя назвать, кобеля? — Я задумался: — Бакс! — Стаффордшир активнее заработал хвостом. — Тебе нравится «Бакс»? Замечательно! Пошли, попробуем соорудить для вас, мистер Бакс, конуру.
* * *
С конурой я провозился до вечера. Хорошо — эта работа отвлекала меня от похмельных мучений. Хоть частично, хоть только на время, но она вытеснила из меня депрессию и мысли о смерти.
Мне повезло. Я сразу нашел под тахтой ящик с молотком, тупой до предела ножовкой и несколькими горстями ржавых гвоздей. Досками удалось разжиться на соседних участках. Я пилил, стучал молотком по пальцам, матерился сквозь зубы, пользуясь тем, что никто здесь меня не услышит. Я три раза разбирал уже готовое, казалось бы, сооружение и принимался за него вновь. У меня совершенно не было опыта, но я очень хотел выполнить эту работу как следует.
Бакс лежал рядом и с интересом наблюдал за моими мучениями.
— Видишь? Скоро мы тебе построим коттедж, — объяснял я ему. — Будешь жить в нем, как новый русский.
Бакс вываливал набок язык и издавал в ответ странные утробные звуки. Я никогда не слышал от собак ничего подобного.
Вечером, покрыв крышу конуры куском рубероида, я тщательно прибрал за собой рабочее место и порадовался тому, что чувствую себя сейчас в тысячу раз лучше, чем утром. У меня даже проснулся дремавший несколько дней аппетит.
— Принимайте объект, мистер Бакс, новый русский, — торжественно объявил я собаке и пожертвовал ей на подстилку свою старую куртку. — Сдается «под ключ».
Стаффордшир радостно повилял хвостом и залез в конуру передними лапами, выставив напоказ круглый лоснящийся зад, по которому мне так и хотелось звонко шлепнуть ладошкой.
Потом мы ужинали. Подъели без остатка котлеты, и Бакс удивил меня тем; что с аппетитом хрустел огурцами. Я заварил себе чай, он полакал воду из блюдечка.
Ночью я планировал покопаться в книгах. Что поделать, бессонница. После запоев она донимала меня несколько дней, а если и удавалось забыться на два-три часа, то меня преследовали кошмары и я просыпался в холодном поту и в растерзанном состоянии. Но в лампе я не нашел керосину. Не обнаружил его и в пластмассовой пятилитровой канистре. Только запах. Забыли. Обидно, но нельзя сразу обо всем позаботиться. Я посмотрел на круглый антикварный будильник «Луч», который мне оставил Валера: полпервого ночи, — и вышел на улицу. Сидел на завалинке, курил и слушал белую петербургскую ночь — шум машин на Киевской трассе, стрекотание ночных травяных созданий, далекие голоса припозднившихся нетрезвых прохожих. Бакс решил обжить свою конуру и дремал в ней, иногда повизгивая во сне. Когда уже встало солнце, я замерз, вернулся в будку и долго беспокоил тахту, ворочаясь с боку на бок. Тахта отвечала мне возмущенным скрипом пружин…
