— Никто, — зачем-то не соврала я. И еще раз повторила: — При-е-ха-ли! — Четко и доходчиво, так что делать вид, что меня не поняли, было бессмысленно.
Но упертый гаишник расслышал лишь то, что хотел расслышать.
— Видишь, никто, — обрадовался он. — И меня никто. Давай, скрасим друг другу одиночество. Посидим, поболтаем. Узнаешь меня получше… Марина?
«Если узнаю получше, меня стошнит», — подумала я и в третий раз сказала:
— Приехали.
Николай сокрушенно вздохнул и открыл дверцу.
— Не люблю быть навязчивым, — соврал он. — Поэтому подчиняюсь. Но, княжна Мэри, я очень надеюсь, что наше знакомство на этом не прекратится. Можно, я тебе позвоню?
Я ответила:
— Можно, — и в душе улыбнулась тому, что нетрезвый Самохин, должно быть, вообразил, что я дала ему номер своего телефона. Блаженны верующие. — Звоните.
— Есть, — четко ответил гаишник и наконец вытряхнулся вон из машины. Чуть не забыв на сиденье свою волшебную палочку. И оставив на память аромат чеснока и сивухи.
— Мразь… — прошипела я и, опустив до упора стекло, выжала газ.
А Самохин уже активно размахивал жезлом, пытаясь остановить попутную машину. Я бросила на него прощальный взгляд в панорамное зеркало и мысленно перекрестилась, возблагодарив Бога за то, что избавил меня от этого отвратительного типа. Вот только, моя благодарность, наверное, не дошла до небес, и отвратительный тип объявился на горизонте уже на следующий день.
Ведь я совсем не учла того, что имею дело с ушлым ментярой…
* * *
— Алло! — обрадовалась я тому, что мой телефон наконец-то очнулся от спячки.
— Марина, привет. Узнала?
Узнала. И вспомнила несколько крепких ругательств. И удивленно пробормотала:
— Если не ошибаюсь, вы Николай. Где вы достали мой телефон?
Он ядовито хихикнул. Его самолюбию льстила моя ничем не прикрытая растерянность.
— Княжна Мэри, ты забыла, кем я работаю?
М-да… действительно, этого я не учла — того, что он мент, что он мог запомнить номер моей машины и утром, придя на работу, узнать по компьютеру мой адрес и телефон.
— Вы что, наводили обо мне справки? — Я не знала, злиться мне или смеяться. — Поверьте, я не достойна такого внимания.
— Это виднее со стороны, — заметил Самохин. — Марина, давайте встретимся.
Я ожидала этого предложения. Зачем же еще он стал бы звонить? И у меня где-то на задворках сознания уже зарождался достойный ответ. Обстоятельный и обоснованный вескими доводами, почему я не могу. Мол, есть у меня любимый мужчина, которому буду верна до гроба и от которого в ближайшем будущем жду ребенка. Мол, красномордый и толстый Самохин, воняющий чесноком и сивухой, не вставляет меня ни на грош. Мол…
— …Хм-м, — вместо этого почему-то произнесла я. — Вообще-то не знаю… Вообще-то у меня есть немного свободного времени…
Свободного времени у меня была целая прорва, и я не знача, куда и деть. Может быть, это, плюс одурманивающая тоска, плюс осознание того, что никому сейчас не нужна, повлияли на мое сумасбродное решение. Я, наверное, свихнулась, если взяла вдруг и приняла предложение встретиться. В восемь вечера недалеко от моего дома. Чтобы съездить в какой-то там новый крутой ночной клуб. Пообщаться. Потанцевать. Послушать хорошую музыку… Узнать друг друга получше…
Я так и сказала:
— Ну ладно. Посмотрим, что из этого выйдет, — даже не представляя, что выйдут из этого одни неприятности.
* * *
Самохин вчерашний и Самохин сегодняшний оказались непохожими друг на друга, как папуас из Новой Гвинеи на викинга из Исландии. Хотя и сегодня прилизанному и вкусно пахнущему Николаю да викинга было далековато, но прогресс налицо, как любит выражаться Барханов. Самохин сегодняшний был наряжен в скрипучий кожаный плащ, аккуратно причесан и благоухал «Факонейблом». Он приехал на встречу со мной на тщательно вымытой «мазде» и сразу честно признался, что взял ее напрокат у своего сослуживца.
— А то у меня гнилой «опель» еще восьмидесятого года, — пожаловался он. — Неудобно ехать на свидание с девушкой на такой тарантайке.
Как и вчера, он без перерыва молотил языком, но на этот раз его болтовня не вызывала у меня отвращения. Ни слова не было сказано о том, насколько он крут и незаменим. Зато я узнала, что Николаю тридцать пять лет (надо признаться, что выглядел он моложе). Что родом он из российской глубинки, из районного центра Пялицы, где и сейчас живут его родители. Что два его старших брата тоже служат в милиции, при этом старший занимает пост начальника ОВД Пялицкого района, а средний командует местным ОБЭПом. Николаю не раз предлагали переводиться на родину, но он уже прирос корнями к Санкт-Петербургу и никуда уезжать не намерен. Хотя здесь живется не сладко. Ой, как не сладко! Особенно после развода с женой.
Про свою бывшую семейную жизнь Николай не распространялся. Только отметил, что детей у него нет, а инициатором распада семьи являлась жена, не на шутку увлекшаяся каким-то коммерсантом из Риги. Самохин не стал мешать бывшей супруге по новой устраивать личную жизнь и, как только приперло, гордо отодвинулся в сторону, освободив жилплощадь и перебравшись в ободранную многокомнатную коммуналку на окраине Пушкина. И вот теперь мотается ежедневно на службу в Питер. Туда и обратно — два с половиной часа на дорогу, если не на машине. Но все равно переводиться к себе на родину он не намерен. Прирос корнями, — какие могут быть Пялицы!..
Мы до утра просидели в «крутом ночном клубе», хотя ничего крутого я в нем не заметила. Зато вкусно поели, сладко попили, посмотрели фэт-шоу и шоу сексуальных меньшинств. Ближе к утру Самохин не выдержал избранной линии джентльменского поведения и все же позадавал мне вопросы. Так сказать, на личные темы… Чем живу? Что имею в планах на будущее? И не удастся ли ему каким-то макаром втиснуться в эти планы?
Я отвечала односложно и не вдаваясь в подробности, при этом ни словом не упомянула о своем любимом Антоше. Почему так сделала — без понятия. Должно быть, к этому времени я была уже немного пьяна и забавлялась, выделяя своему ухажеру полуавансы и полунамеки. А он навострил уши и пускал обильные слюни, словно бульдог, неожиданно обнаруживший брошенный кем-то кусок колбасы.
В общем, когда мы возвращались в Пушкин, Самохин уже во всю глотку распевал о любви и даже не держал в голове варианта, что будет сегодня ночевать не со мной. Но я его обломала. Сказала:
— Об этом не может быть никаких разговоров! — И лишь позволила Николаю неуклюже ткнуться усами мне в щеку. Помахала на прощание ручкой: — Пока. Звони, если хочешь. — И упорхнула домой, оставив его сокрушенно сидеть во взятой напрокат у сослуживца «мазде».
После этого он пропал на целых пять дней.
Пропал и пропал… Не велика потеря. Самым естественным было бы вышвырнуть его из головы, но это-то, как ни странно, как раз и не получалось. Самохин легкой пыльцой осел в моей памяти. Эта пыльца иногда поднималась почти невесомым облачком, и я начинала предаваться тягостным размышлениям, благо свободного времени у меня для этого было достаточно.
