Есть прогресс! Первое слово сказано. Спящая красавица начала оживать. Дальше все будет в тысячу раз быстрее и проще.
— Нет. Тридцать шестая — это не имя. Это какой-то дурацкий номер, который придумал хозяин. Но ведь тебя как-то звали, до того, как ты здесь оказалась. Ты помнишь, как?
Девочка молча кивнула. Подогнула под себя правую ногу и, устроившись поудобнее, развернулась ко мне..
— Так как тебя звали раньше?
— Оля.
— Оля… Оленька… Олена… Можно, я буду звать тебя так?
По ее бледному личику проскользнуло некое подобие улыбки.
— Можно. А я тебя Мариной. Хорошо? Только когда хозяин не слышит. Он разозлится, если услышит.
«Недолго осталось злиться этому дураку», — подумала я и осторожно продолжила задавать вопросы.
— Олена, и давно ты у него здесь живешь?
Девочка пожала узкими плечиками.
— Я не знаю. Может быть, год. Может быть, два… Когда хозяин привез меня сюда, было лето. Как и сейчас.
— И сколько тебе тогда было лет?
— Я не помню.
— А какой тогда был год?
— Не помню.
Я вздохнула. И подумала о том, что сама уже через несколько месяцев подобного заточения не только забыла бы, сколько мне лет, но, возможно, разучилась бы разговаривать. Так чего же можно хотеть от маленькой девочки?
— А где твои родители, Оля?
— Не знаю, — ответила моя собеседница, и я уж было подумала, что она этого просто не помнит, когда она пояснила: — Я детдомовская, из Новомосковска. Мы сюда приезжали в лагерь на лето. А я захотела поехать дальше на Черное море. И ушла. И заблудилась в лесу. И повстречала хозяина. Сначала я жила у него в сарае и в баньке, а потом он построил здесь комнату для меня. И я стала жить здесь.
— И тебе, Олена, здесь нравится?
Девочка неопределенно пожала плечами.
Она не могла ответить на этот вопрос. Ей просто не с чем было сравнивать тот котел, в котором варилась последнее время.
— Кстати, а как на самом деле зовут хозяина? — спросила я, но Оля не знала.
Он ни разу не представлялся ей по имени. Все, что ей было известно о нем, так это то, что ему двадцать пять лет, — он недавно отмечал юбилей и похвастался этим перед своей наложницей. Работал карлик не то лесничим, не то обходчиком, но надолго в лес никогда не отлучался. Каждый день он появлялся в подполе утром и вечером. Утром — разбудить пленницу и принести ей на завтрак несколько бутербродов и чай, вечером — уже надолго, иногда чтобы просто посидеть и поболтать, но обычно он доставал из шкафа свои ремешки и плетки и устраивал садистские игрища.
Первое время «хозяин» выпускал девочку из подземного каземата только в банные дни. Конвоировал через двор до баньки и обратно. На этом ее прогулки и заканчивались. Правда, последнее время режим резко ослаб. Оля стала подниматься из погреба в дом почти каждый день. По вечерам выносила парашу и готовила себе и карлику обед. На нее была взвалена вся домашняя работа, начиная с уборки в избе и заканчивая стиркой. При этом «хозяин» не боялся оставлять свою пленницу в доме одну на несколько часов кряду — знал, негодяй, что все равно она никуда не сбежит. Ей на это просто не хватит решимости, у нее уже полностью сломлена воля. Да и две огромных собаки, спущенные с цепей во дворе, исключали всякую возможность побега.
Несколько раз у хозяина гостили какие-то люди. Оля даже слышала отзвуки громкой музыки сверху, а карлик в такие дни появлялся у нее пьяный и ненадолго. Приказывал сидеть тихо, хотя в этом не было никакой необходимости. Девочка панически боялась незнакомых людей наверху. Она не ждала от них ничего хорошего и уже давно не представляла себе другой жизни, кроме прозябания в подземной комнате с редкими выходами наверх и почти ежедневными порками и изнасилованиями.
— А ты попробуй представить, — попробовала я вернуть Олю года на два назад. — Ведь ты же помнишь, что жила в интернате. У тебя там, наверное, были подруги. Как их звали?
Девочка напряглась, попыталась что-то припомнить, но в результате лишь виновато пожала плечами.
— Я не знаю.
— А в какие вы игры играли? В дочки-матери? В резиночку? В пристеночек с мячиком?..
— Не знаю.
— …Наверное, воевали с мальчишками. Когда мне было столько, сколько сейчас тебе, мы во дворе дрались с ними почти каждый день. Потом мирились и. вместе играли в войнушку и в прятки. И даже в футбол. Малъчишская команда против девчоночьей. Представляешь? — Я усмехнулась. — Нас было больше, но мы все равно каждый раз продували…
Оля внимательно слушала мою болтовню и постепенно остекленелое выражение полной апатии у нее в глазах сменял живой интерес. К ней возвращались воспоминания о прошлой, человеческой жизни. Она на глазах оттаивала, превращалась из одичавшего ночного зверька в обычную девочку.
Все, что сейчас происходило между нами, напоминало сеанс гипноза в театре абсурда. Ведь во время таких сеансов можно вытащить на поверхность давно, казалось бы, стершиеся из памяти события далекого прошлого. Так и я сейчас, словно психолог, осторожно выковыривала наружу из глубин подсознания своего пациента все человеческие чувства и помыслы, которые последнее время старательно задвигались в самые дальние, самые темные и заросшие вековой паутиной уголки мозга. Аккуратно, чтобы, не приведи Господь, не затушить совсем, раздувала робкий огонек воспоминаний о прошлом. И ликовала, наблюдая за стремительным выздоровлением больного. И уже точно знала, что скоро карлику придет конец. Эх, и незавидный же конец!
Я и мечтать не могла о таком ошеломляющем успехе. Не знаю даже примерно, сколько калорий сожгла и сколько времени мне потребовалось для того, чтобы наконец заставить Олю вспомнить несколько имен из ее прошлого. Чтобы вызвать у нее в памяти образ нормального человеческого общества — такого, каким она его видела в последней раз, когда оставила летний лагерь, надеясь добраться до Черного моря. Но вместо югов очутилась в кошмарном подземном плену. Точно так же, как я. Смешно… Хотя ничего смешного.
Совместными усилиями мы выяснили, что ей примерно тринадцать, и что с того момента, как она угодила «в гости» к «хозяину», прошло чуть меньше двух лет. Мне удалось разбудить в своей маленькой сокамернице давно уснувшее желание вырваться на свободу. Я сумела внушить ей доверие… Но я не смогла искоренить в ней какой-то фанатичный страх перед карликом и слепую веру в его всемогущество и неколебимость. Оля просто не представляла, как так можно пойти против этого бессмертного божества, спустившегося с Олимпа к нам, недостойным. И боялась даже слышать о том, чтобы учинить бунт в тюрьме или устроить побег.
— Ты только найди мне какую-нибудь железку, — умоляла я, — чтобы открыть замки на кандалах, а дальше увидишь, как я без проблем смешаю этого уродца-«хозяина» с его же дерьмом. Ты разве не хочешь ему отомстить?
