И наконец полностью осознала, что все позади. Сволочная история, в которую я вляпалась в Пялицах, наконец пересекла финишную черту. Не надо больше ни о чем беспокоиться. Хотя…
— Николай Андреевич, — спохватилась я. — У меня просьба.
— Выкладывай.
— Есть два человека, которым надо помочь оформить гражданство. Это не сложно?
— Без проблем. Обеспечим. — Барханов растрепал мне на прощание волосы и, оправдавшись: — Дел еще здесь предостаточно. Надо спешить, — направился к двери. На пороге он обернулся и еще раз сказал: — А ты поправляйся. И не волнуйся за своих черномазых. Оформим мы им гражданство. И деньжонок подкинем, пусть обустраиваются. Как-никак заслужили.
* * *
Меня выписали после обеда. Зав отделением торжественно вручил мне выписку и невесть откуда взявшийся паспорт. Последний раз я его видела в руках капитана Подпалого. Так же, как и права. И портмоне.
Татьяна Григорьевна Борщ отдала мне их вместе с ключом от «мерседеса».
— Машина на стоянке перед больницей, — сообщила она. — Куда ты сейчас?
— Надо заехать к Олене. И в Пялицы к одному человеку. И, может быть, в Подберезье.
— К Ольге не торопись, — приказным тоном сказала Борщиха. — Навестишь завтра. Сегодня у них неприемный день. Есть где ночевать?
— Есть, — ответила я и представила маленькую веранду. И огромную муху, бесполезно бьющуюся о низенький потолок.
— Хорошо. Тогда я пойду. — Татьяна Григорьевна глянула на часы. — Спешу. А ты не пропадай. Позванивай. Ну, счастливо тебе отдохнуть. — Она церемонно протянула мне на прощание руку и размашисто пошагала к выходу.
Я вышла на улицу и зажмурилась от яркого солнечного света. Большой мир встречал меня отличной погодой. На небе не наблюдалось ни единого облачка, горячий воздух был обильно наполнен пылью и ароматом розовых кустов, которыми была обсажена дорожка, ведущая от крыльца госпиталя к автомобильной стоянке.
Первое, что я сделала, когда села в машину, — это на полную мощность врубила кондишн. Второе — остановилась у ближайшего магазина, в котором торговали одеждой, и полностью сменила свой гардероб. А то на мне было какое-то невообразимое мышастое платье, которое мне принесла в госпиталь Борщ. И раздобыла она его, по моим предположениям, в реквизите местного театра. Или в запасниках какого-нибудь монастыря.
До Пялиц мне надо было проехать сто двадцать километров, и я отвела душу на пустынном и недавно покрытом новым асфальтом шоссе, словно специально предназначенном для скоростных участков раллийной трассы, добравшись до места менее чем за час. Правда, потом столько же времени я плутала по Пялицам, безуспешно пытаясь найти дом Иссы и Джамала. У меня не было адреса, и я помнила, где он расположен, лишь визуально. Где-то около кладбища — маловато сведений, чтобы спросить дорогу у местных аборигенов. И я просто не спеша каталась по разбитым улицам городка, надеясь случайно наткнуться на нужный мне дом. Хотя при этом не была стопроцентно уверена в том, что даже если и наткнусь на него, то сумею признать с первого взгляда. «Так угроблю весь день, — в конце концов подумала я. — А не навести ли справки у местных ментов? Вот они будут мне рады, когда загляну к ним в отдел». Но вместо отдела милиции я добралась до рынка, выбралась из машины и подошла к первому же попавшемуся мне на глаза лицу кавказской национальности.
— Здравствуйте, — сказала я. — Скажите, как мне найти Иссу или Джамала. Я не знаю фамилии. Они из Евлаха. Родственники.
— Вах! — торговец выпучил на меня глаза. — Марына, да? Мары-ы-ына…
Если бы на моем месте оказалась Анна Курникова или, скажем, Маша Распутина, он проявил бы меньший восторг. Он, возможно, их просто бы не узнал. Но я была в Пялицах звездой первой величины. Мою рожу по ментовским листовкам здесь изучили все, начиная с древних старух и заканчивая многочисленными собаками. Окажись я в подобной ситуации где-нибудь в Монте-Карло или Майами, я была бы обречена до глубокой ночи раздавать автографы. Но на пялицком рынке все ограничилось тем, что меня, обалдевшую под тяжким бременем славы, сперва ненадолго выставили на обозрение возле прилавка с прошлогодней картошкой, и туда поглазеть на такое чудо, как я, сбежалась вся азербайджанская диаспора. Потом меня попытались накормить шашлыками и напоить вином, но я, сославшись на строгую диету, ограничилась несколькими клубничинами и апельсином. И наконец от меня потребовали четкого ответа на вопрос, а замужем ли я и как отношусь к любовным утехам на стороне. Короче, на рынке я угробила целый час, пока мне не выделили провожатого и он не показал кратчайший путь к знакомому мне небольшому зеленому дому, скрытому густыми кустами. Впрочем, как оказалось, не такому уж и знакомому. Мимо него я сегодня уже проезжала, даже бросила на него мимолетный взгляд, но большим вниманием не удостоила.
Провожатый, маленький лысый толстяк, пропахший насквозь ароматом дорогого парфюма и запахом гнилых овощей, бойко выскочил из машины и принялся открывать ворота. А на крыльцо вышла Лейла и, увидев «мерседес», картинно развела руки: мол, здра-а-авст-вуй, гостюшка, не ждали так скоренько, но все равно очень рады. Следом за ней из дома выбежала темноволосая девочка лет десяти и с интересом уставилась на мою машину. А следом за девочкой — я аж поперхнулась! — вышла Лена, почтальонша из Подберезья. Вот так пироги! Вот так Джамал!..
— Это у вас серьезно? — спросила я у нее, когда мы вдвоем уже поздно вечером вышли на улицу покурить.
— У меня — да. У него, кажется, — тоже. Хотя кто его, неруся, разберет? — рассмеялась Лена. — А, не слушай меня, Маринка. Болтаю сама не знаю чего. И у него серьезно, конечно. Джамал не пустозвон. Как-то не похож на своих земляков.
Я не могла с ней не согласиться. И не могла искренне не поздравить.
— Я рада, Алена. Не забудьте пригласить на свадьбу. Так ты сюда уже переехала насовсем?
Она хмыкнула:
— Мне кажется, да. Хотя вначале вроде и не собиралась. Пока что я в отпуске, но уже предупредила, чтобы искали замену. Хрен чего они там найдут.
— А здесь?
— О-о-о! Здесь без дела не пропаду. Ты же слышала, Джамал собрался открывать магазин.
Да, именно так, благодаря заботам Барханова, который не позабыл своих обещаний. Он всегда держал свое слово. И сейчас я гостила в семье новоиспеченных россиян. Которые уже купили большой кирпичный сарай возле автовокзала и даже приколотили над дверью вывеску «Стройтовары». Что ж, главное — первый шаг — было сделано. Дело за малым — ремонт и закупка товаров. С первым — я в этом даже не сомневалась — должны были помочь земляки. А на второе на счету Иссы еще кое-что оставалось после приобретения помещения.
Он весь вечер с удовольствием вспоминал, как получил эти деньги — пятьдесят тысяч зеленых, — которые ему без лишних церемоний вручил здоровенный громила в кожаной куртке. Заявился как-то под вечер к ним домой, ткнул в нос комитетскую «корку» и потребован предъявить документы. Быстренько пролистал паспорт Иссы и вручил ему сверток. И даже не попросил расписки. Просто сказал, что это награда за то, что хорошо отнеслись ко мне. Махнул на прощание рукой и ушел, оставив ошарашенного Иссу стоять на крыльце. На семейном совете сначала решили, что это может быть провокацией. Никто не знал, что я валяюсь в госпитале всего в ста двадцати километрах от Пялиц, и достаточно меня навестить, чтобы развеять сомнения. Деньги даже хотели закопать в саду, пока их происхождение не прояснится, но тут к ним в гости явился участковый Подпалый и, растерянно пожимая плечами, пригласил в районный отдел милиции за российскими паспортами. И никаких при этом лишних бумажек, никаких проволочек. Все было сделано так, как делается в России только для избранных. Подпалый после этого случае при встрече первым тянет для пожатия руку. А Лейла уверена в том, что я внебрачная дочь Березовского. Или скорее Чубайса. Рыжая как-никак…
