— Да, — опять односложно ответила я, не в силах понять, что к чему.
— Маришка, пожалуйста, сделай завтра небольшой крюк от воронежской трассы. Заверни ко мне в Пялицы. Всего шестьдесят километров. Туда и обратно — сто двадцать. Понимаешь, у моего брата «сузуки». Джип. Он его стукнул недавно. А в Пялицах запчасти достать невозможно. Надо либо ехать в Москву, либо искать их здесь, в Питере. Я нашел. А переправить их брату никак не могу. Не ждать же, на самом деле июля, когда уйду в отпуск. А тут такая оказия. Завезешь? А, Маришка?
— Не знаю… — задумалась я.
— Заодно ты там как раз и останешься на ночь. А захочешь, так на несколько дней. Мои все будут рады. У нас такое красивое озеро!..
«В Пятигорске тоже есть озеро», — подумала я. Переться к каким-то железом для джипа к каким-то самохинским родичам не было никакого желания. Смутные подозрения, что здесь не все так, как хотелось бы, выползли на задворки моего подсознания, но я отогнала их прочь. И спросила:
— Так что за железо?
— Я ж говорю, для «сузуки». Крыло, лонжерон…
— Лонжерон? У него там что, самолет? Или все-таки джип?
— Княжна Мэри, в машинах тоже есть лонжероны. Пора бы знать. Так берешься?
Я не умела отказывать людям в таких мелочах. Я была слишком добренькой. И в этом несчастье всей моей жизни.
— Ладно, берусь. А этот твой лонжерон хоть влезет в багажник?..
Мы сходили в гараж и перегнали мою машину к подъезду. Самохин помог перетаскать в нее многочисленные пакеты и сумки, не забыв, естественно, о своем железе. Потом попробовал напроситься на чай, но я его нелюбезно отшила:
— Пойду спать. Завтра подъем вместе с солнышком. И целый день за рулем. Так сколько, ты говоришь, до твоей Пялицы? Тысяча пятьсот?
— Да. Я засекал по спидометру.
— Часов шестнадцать — семнадцать пути, — вслух прикинула я, и Самохин покачал головой.
— Если гнать, княжна Мэри. Смотри, осторожнее.
— Не боись. — Я протянула ему на прощание руку. — Гонять я умею. Сообщи своим, чтобы встречали меня часов в девять.
— Сообщу. Счастливо тебе отдохнуть, княжна Мэри.
— Счастливо тебе поработать. Вернусь в сентябре, позвоню.
Он ушел, а я еще полчаса, прежде чем лечь в постель, изучала тщательно составленный план, как найти в Пялицах нужный дом. Двухэтажный кирпичный дом с крытой железом крышей и с флюгером в виде кораблика.
Добротный, наверное, дом. Построенный на долгие годы…
…И красиво вычерченный Самохиным план. С кучей ориентиров и всего двумя поворотами. С таким не заблудится даже дебил…
…И отличное настроение. Завтра я еду отдыхать! На юга! К бархановской сестре. С садом и озером.
Я сунула план в портмоне, поставила будильник на четыре утра и, прежде чем отправиться спать, залезла под душ. Намыливала мочалку, придирчиво разглядывала себя в зеркало — не обозначился ли уже животик? — и мурлыкала под нос песенку Кати Огонек.
Даже не подозревая о том, что через сутки мне станет совсем не до песенок.
* * *
Пялицы оказались захудалым поселком городского типа с единственной пригодной для движения транспорта улицей, в которую вливалось шоссе, ведущее от воронежской трассы. Улица именовалась длинно и неуклюже — Сельскохозяйственная, — и на ней сбились в дружную кучку всевозможные магазины, автовокзал и уродливое строение местной администрации. Там же мне бросились в глаза несколько блочных пятиэтажных домов. Кроме них, остальной жилой фонд поселка, похоже, составляли обычные избы, выкрашенные все, как одна, желтой фасадной краской и крытые белым шифером. Избы-близняшки, каждая в три подслеповатых окна, спрятавшиеся за жидкие кустики начинающей распускаться сирени.
«Интересно, и какими такими вирами в этот провинциальный рай занесло двухэтажный кирпичный дом, который мне сейчас предстоит отыскать?» — подумала я и, наткнувшись на первый ориентир, который обозначил на плане Самохин, — древнюю пожарную каланчу с огромным российским триколором на крыше, — свернула направо. Гладкий новый асфальт, который так меня радовал все шестьдесят километров пути от воронежской трассы, сразу сменился небывалым кошмаром. Недаром самохинский братец разъезжает здесь на джипе «сузуки»! Джипам нравится прыгать по выбоинам и форсировать лужи. Мой же неженка «мерседес» еле полз через них на второй передаче. К вящему удовольствию троих мальчишек на велосипедах, которые, не торопясь, двигались параллельными со мной курсами, и огромного полудохлого пса, который кашлял — не лаял, а именно кашляя — вдогонку моей машине.
А впереди уже нарисовался второй ориентир — широкий ручей, через который был перекинут узенький мостик. На таком не смогли бы разъехаться и две легковушки. Хотя сразу две легковушки на этой улочке были бы небывалой сенсацией. Про нее можно бы было смело писать доехала. Остается еще раз свернуть направо и высматривать дом с флюгером в виде кораблика. Я бросила взгляд на часы — без пяти девять. Прибываю с точностью скоростного экспресса Лондон — Париж.
Но чего мне это сегодня стоило! Пять раз меня штрафовали за превышение скорости. Два раза на Е-95, два раза на кольцевой, и последний — всего час назад — перед самым поворотом с воронежской трассы на Пялицы. Я пробыла за рулем без малого шестнадцать часов с несколькими куцыми перерывами на обед и на разборки с ментами. У меня налились свинцом руки, а перед глазами плыли белые пятна. А завтра предстоит еще один такой марш-бросок. Зато уже вечером я окажусь в Пятигорске. Буду гулять по саду. Буду купаться в озере…
Я свернула с разбитой улочки и сразу очутилась в каком-то элитном райончике. Местные «новые русские» понастроили здесь с десяток неказистых особняков, похожих по форме на огромные собачьи будки. Все, как один, в два этажа. Все, как один, из красного кирпича. Все, как один, с рождения не ведали штукатурки. Зато, все укрыты от местных татей внушительными двухметровыми заборами.
Я притормозила и скользнула взглядом вдоль красных кирпичных монстров. Вон он, маленький белый парусник-флюгер. И крыша, крытая новой, еще не утратившей блеска оцинковкой. Остались последние сто пятьдесят метров моего сегодняшнего сверхмарафонского заезда.
«Мерседес» не спеша проехал их на второй передаче и уткнулся носом в ворота, на которых был нарисован белой краской номер «12». Все точно — Набережный тупик, 12. Именно этот адрес называл мне Самохин.
Я вылезла из машины и подошла к узенькой дверце рядом с воротами. Настолько узенькой, что удивительно, как Самохин, бывая здесь в отпуске, мог в нее пролезать. Или для него специально открывали ворота?..
И до Пялиц добрался прогресс. Дверца в заборе оказалась оборудована домофоном. Он был установлен рядом с антикварным почтовым ящиком с яркой надписью для дураков: «Для писем и газет». Я щелкнула ногтем по звонкой утробе ящика и надавила на кнопку звонка.
— Кто? — почти сразу из домофона раздался приятный мужской голос.
