Желая хоть как-то заинтересовать людей, Эвелина Лазаревна
сумела получить на баланс небольшой дом. Ранее здание принадлежало
расквартированной в Фолпине воинской части, но потом вояк расформировали. Каким
образом директриса ухитрилась заполучить двухэтажный барак и сделать там
ремонт, отдельная песня.
– У нас тогда только-только появилось коммерческое
отделение, – хмурилась Эвелина Лазаревна, – пятый корпус отдали под платный
контингент. Сейчас мы деньги получаем, а тогда я клич кинула: возьму на
содержание ваших стариков и инвалидов, если с ремонтом поможете. Голь на
выдумку хитра.
Приведя домишко в относительно приличный вид, Эвелина начала
искать сотрудников. Особые надежды она возлагала на переселенцев, этнических
русских, вынужденных бежать из бывших советских республик в связи со вспышками
национальных распрей. Среди тех, кто бросил насиженные места, имелось немало
хороших медиков, им было негде жить, доктора соглашались работать строителями,
медсестры нанимались в прислуги, а тут интернат под Москвой, да еще дают
квартиру! Эвелина Лазаревна получила возможность выбора, желающих ухаживать за
больными оказалось больше, чем вакансий.
Одной из претенденток и была Зоя Андреевна.
Эвелине Лазаревне Килькина понравилась. Вдова военного с
ребенком, не избалованная жизнью женщина, такая станет работать не за страх, а
за совесть. Кроме того, она имеет высшее медицинское образование, но согласна
быть медсестрой, характеристики замечательные. И Казакова взяла Килькину на
работу.
День в день новая медсестра появилась на службе, отработала
свою смену и пошла в раздевалку.
– Зоя Андреевна, – окликнула новенькую Галя, сестра-хозяйка,
– подите поешьте.
– Спасибо, я тороплюсь, – тихо ответила новенькая.
– Ах да, – спохватилась Галя, – у вас дочка имеется.
Возьмите с собой котлеток.
– Не надо.
– Берите, берите, – радушно предлагала сестра-хозяйка, –
небось еще не обустроились! Да вы не волнуйтесь, у нас еда остается! Прихватите
для девочки булочек.
– Обойдусь, – отбрыкивалась Килькина, но от Гали было
непросто отвязаться.
– Дети любят выпечку, – авторитетно заявила сестра-хозяйка,
– по своим знаю, они готовы целый день хлеб с вареньем жевать.
– Настя заболела, – мрачно сообщила Зоя.
– Господи! Что случилось? – искренне забеспокоилась Галя.
– Сначала аппендицит, – коротко пояснила Килькина, – прямо с
вокзала по «Скорой» увезли, операцию сделали, а сейчас еще воспаление легких
подцепила.
– Зачем же вы на работу пришли? – заахала сестра-хозяйка.
– Так ведь первый день, нехорошо с прогула начинать!
– Ой, мамочка, – засуетилась Галя, – вы за дочкой
ухаживайте, а я к Эвелине сбегаю!
Директриса посочувствовала новенькой медсестре и дала той
неделю за свой счет. Через семь дней Зоя появилась в корпусе, на голове у нее
был повязан черный платок. Эвелина Лазаревна насторожилась и в конце концов
спросила:
– Как ваша дочка?
– Ничего, – спокойно ответила Килькина, – ей уже лучше,
антибиотики прокололи.
– Ой, беда, – покачала головой Эвелина, – где же она так
сильно простудилась?
– Без куртки на улицу вышла, – быстро ответила Зоя, – уж
извините, не привыкла я на службе о личном болтать.
– Простите за неуместное любопытство, – смутилась Казакова,
– просто я хочу вам помочь.
– Благодарю, но нам ничего не надо, – сухо ответила
Килькина.
Больше Зоя никогда ничего о дочери не рассказывала. Детей в
интернате было немного, кто ездил на инвалидной коляске, кто имел умственные
отклонения, поэтому Эвелина Лазаревна однажды очень удивилась, увидав во дворе
незнакомую девочку, которая сидела на скамейке около колясочницы Карины
Авдеевой.
– У нас новенькая? – спросила Казакова у Галины, которая
принесла в этот момент директрисе на подпись документы.
– Нет, – покачала головой Галя, – с чего вы решили?
– А с кем Авдеева играет?
– Это дочка Килькиной, – пояснила Галя, – у нее в школе
карантин, дома одна оставаться боится, хоть и большая уже, одиннадцать лет, да
за Зойкой хвостом ходит. Я прямо удивилась! Зоя ее привела и говорит: «Посиди
во дворе», а у девчонки истерика началась: «Не бросай меня, не оставляй». Я
разрешила ее с Карой Авдеевой познакомить.
– И правильно, – кивнула Эвелина Лазаревна, – Карине веселей
будет, у бедняжки тут друзей нет.
Казаковой было до слез жаль Авдееву. Девочке не повезло с
самого рождения, она жила с матерью, отца не имела даже по документам. Отчество
получила скорей всего от фонаря, ну надо было какое-то написать, и мамаше
пришло в голову имя Анатолий. Сначала Карину сдали в круглосуточные ясли, затем
в детский сад на пятидневку, шалава-мать норовила оставить малышку в учреждении
навсегда, каждую пятницу ей звонила воспитательница и говорила:
– Нина, имейте совесть, время к девяти идет! Пора девочку
забирать.
Воспитательница заботилась о Карине лучше матери, и именно
она забеспокоилась, когда в понедельник Кару не привели в садик. Она побежала к
директрисе и настояла, чтобы к Авдеевым пошел участковый.
– У Кары мать умерла недавно, а бабушка внучку в восемь утра
приводит! В любом состоянии: больную, сопливую, с температурой. Ей лишь бы
внучку с рук сбагрить. А сегодня ее нет! Там что-то случилось! – твердила
воспитательница.
В конце концов милиция вскрыла квартиру и обнаружила в ней
мертвую бабушку и Карину в глубоком обмороке.
Старшая Авдеева умерла в ночь с пятницы на субботу, и
несчастная крошка провела около трупа почти двое суток. Выйти из квартиры
шестилетняя малышка не могла, телефон был отключен за неуплату. Ребенка
отправили в больницу, а оттуда Карина переехала в психоневрологический
интернат. С умственным развитием у девочки был полный порядок, но у нее после
дней, проведенных около мертвой бабушки, отнялись ноги. Медицина лишь разводила
руками – по идее, Карина должна бегать, никаких физических поражений нет, но
малышка не могла даже стоять.
Живи Карина с любящими мамой и папой, ее бы, наверное,
простите за глупый каламбур, поставили на ноги, но малышка очутилась в
интернате, где до нее никому дела не было. Карину кормили, учили, никогда не
обижали, но не пытались вылечить. Да и как бороться с параличом?
