– Алехино на той стороне реки, за свалкой. Если по шоссе
ехать, то это крюк в двадцать пять километров. Но можно пешком добежать, от
моего кафе быстрым ходом полчаса напрямик. Только зимой не дойти. Надо через
лес плюхать, а он густой, сугробов до неба навалено, да и речка до конца не
замерзает, она быстрая слишком, а морозов теперь нет. Вот летом просто, по
тропочке до оврага, а затем вброд. Раньше, когда химзавода не было, алехинцы
так на рынок шастали, а потом городок вымер, немец фабрику построил, и людей на
автобусе возить стали по шоссе. Мало кто про тропку помнит.
– Значит, зимой не пройти?
– Если снег лежит, то тяжело, впрочем, можно пробраться, да
зачем? – пожала плечами Рита.
– Спасибо вам, – с чувством сказала я.
– Не за что, – ответила Маргарита.
– И последнее, не продадите мне ведро?
– Вот уж глупость придумала! – подпрыгнула Маргарита.
– Рита, вы хотите знать, кто убил Богдана?
– Ну… в принципе да, – осторожно согласилась Шпынь.
– Тогда продайте мне мусорку!
Маргарита встала и молча вышла, через пару минут она
вернулась назад, грохнула на пол ярко начищенное ведро и сказала:
– Бери!
Я вынула кошелек.
– Сколько?
– Даром увози!
– Неудобно!
– На фиг оно мне, – нервно воскликнула Рита, – отпала охота
его в туалете держать. И как я не догадалась! Несчастливое оно! Стоило сюда его
принести – беды посыпались! Сначала Богдашу убили, потом замуж я неудачно
выходила. На неудачу железка заговоренная, увози ее от меня!
Дом в Ложкине сверкал огнями, словно новогодняя елка. Не
успела я войти внутрь, как Маруська выскочила в холл и зашептала:
– Муся, как ты долго! Все готово.
– Что? – изумилась я.
Маруська поманила меня пальцем.
– Иди сюда!
С загадочным видом Манюня привела меня в маленькую гостиную,
расположенную в дальнем конце коридора, и спросила:
– Нравится?
– Замечательно, – покривила я душой, так и не понимая,
почему должна испытывать восторг.
– Как живая, да? – ликовала Маня.
– Кто? – я перестала притворяться.
– Ничего не видишь?
– Нет.
Маруська принялась демонстративно кашлять.
– Кха, кха, кха…
На пятом приступе фальшивого коклюша занавеска зашевелилась,
из-под нее выползла большая улитка и медленно двинулась в противоположный угол
комнаты.
– Нашла брюхоногую! – возликовала я.
– М-да, – кивнула Маруся, – супер? Назвали ее Брунгильда!
Мне имя понравилось, прикольное!
Внезапно улитка остановилась и упала на бок.
– Умерла! – испугалась я.
– Ира! – возмутилась Маруська, – сколько раз тебе говорить,
не дергай леску.
– Она сама заваливается, – донесся голос домработницы.
Я завертела головой: где Ирка? Отчего ее не видно?
Драпировки на втором окне заколыхались, высунулась
растрепанная голова Иры.
– Тама на паркете вмятина, – сообщила она.
– Пол ровный, – сердилась Маша, – ты просто резко леску
подсекаешь, а надо плавно, нежно, не по-медвежьи!
– Если я Топтыгин, то сама ее тащи, – обиделась
домработница.
– Брунгильда неживая, – с разочарованием отметила я.
– Плюшевая, – деловито уточнила Маня, – но если Ира
аккуратно за леску потянет, Дегтярев примет ее за самую всамделишную улитку!
– Не прокатит, – скривилась я, – полковник не дурак!
Маруся прищурилась.
– Муся! Если мы не станем зажигать верхний свет, включим
торшер, то классно получится. Ты сначала в Брунгильде не засомневалась!
– Пока она не свалилась!
– Вот! Очки Дегтярев потерял!
– Это я их спрятала, – призналась я.
– Классно! – одобрила Машка. – Полюбуется он на улитку и
выгонит Марину.
– Она еще здесь?
– Ага, – с раздражением ответила Маня, – наглее никого не
встречала! Прямым текстом ей сказала: «Убирайся прочь!» А она глазом не
моргнула, развернулась и пошла наверх, как у себя дома. Ира! Лезь за занавеску,
а ты, муся, тащи сюда полковника.
– Мы практически не пользуемся малой гостиной, под каким
предлогом привести сюда Александра Михайловича?
– Придумай!
– Может, перенесем спектакль в столовую?
– Нет, – отказалась Маня, – там высокие подоконники и свет
очень яркий. Мусечка, ты умная, сообразишь!
Как большинство людей, я легко становлюсь объектом
манипуляций. Если кто-то начинает хвалить меня: «Ты храбрая, ловкая, смелая»,
то я готова выпрыгнуть из самолета без парашюта исключительно ради оправдания
чужих ожиданий. Вот и сейчас, услыхав про свой редкостный ум, я помчалась в
спальню к Дегтяреву и толкнула дверь.
Но, невиданное дело, она оказалась запертой, я удивилась – в
Ложкине не принято закрываться.
– У тебя все в порядке? – крикнула я, дергая ручку. – Чего
затаился? Ау? Отзовись! Сим-сим, откройся!
Дубовая створка слегка отошла от косяка, показалось
востроносое личико Марины.
– Вы зачем шумите? – сделала мне замечание нахалка. – Саша отдыхает!
Врач ему велел соблюдать полный покой!
В первую минуту я даже не поняла, о ком ведет речь
медсестра. Никаких Саш в Ложкине нет, но тут до меня дошло, что столь
фамильярно медсестра именует Дегтярева, который всегда был, есть и будет
Александром Михайловичем.
Приступ злобы придал мне сил, я распахнула дверь и влетела в
спальню Дегтярева. Полковник сидел в кресле, укутанный до подбородка в плед,
все форточки оказались закрыты, в комнате царила неимоверная духота.
– Ты задохнешься! – констатировала я и живо распахнула окно.
