– И где архив Алехинской больницы?
– Он передан клинике в Ворске, кстати, там теперь главным
врачом работает Игорь Никитович Сопельняк, десять лет назад он служил в Алехине
и оперировал вашу начальницу, других хирургов в больнице не было.
– Как с ним связаться? – затряслась я от нетерпения.
– Легче легкого, – засмеялась Вероника Львовна. – Одну
секундочку!
Рудниченко вынула из стола справочник, полистала
замусоленные страницы, взяла трубку и сказала:
– Добрый день, это Вероника Львовна. Игорь, ты? Чудесно! У
меня в кабинете сидит милейшая женщина, Даша, она редактор программы «Здоровье».
Да, да, телевизионной. Хотят снять сюжет! В частности, и о тебе! Ладно, не
скромничай, страна должна знать своих героев. Заодно, кстати, и аппаратом
похвастаешься, зря, что ли, его выбивал? Теперь гордись. Когда? Сегодня до
полуночи?
Рудниченко посмотрела на меня.
– Прямо сейчас отправлюсь, – заверила я ее, – если не будет
больших пробок, быстро доеду.
Сначала Игорь Никитович устроил мне экскурсию по клинике,
потом накормил в местной столовой, затем мы довольно долго беседовали в его
кабинете, наконец я сочла момент подходящим и спросила:
– Много у вас людей умирает?
Главврач нахмурился.
– Пьют крепко, отсюда и высокий процент смертности, не хотят
диспансеризацию проходить, приползают к нам в таком состоянии, что можно сразу
в морг помещать. А потом крик поднимается: медицина никуда не годится. Вот вам
недавний случай. Поступил к нам Возкин Семен, сорока девяти лет, с тяжелейшим
инсультом, одни глаза двигались, да и то не очень. Стали беседовать с семьей,
выясняются детали. Месяц назад у Семена начал заплетаться язык и онемели пальцы
на руке. Никто – ни жена, ни мать, ни он сам – не обратил внимания на эти
симптомы. Бабы посчитали мужика привычно пьяным, а Возкин решил: само пройдет.
Тридцать дней его шатало из стороны в сторону. Я-то понимаю, что это был
инсульт. Семену вначале повезло, удар пришелся в теменную область, в этом
случае больные легко восстанавливаются, следовало немедленно начать лечение. Но
Возкин продолжал водить трактор и пить водку. Результат? Его шандарахнуло по
полной программе, полежал недельку и скончался. Чего в этой истории больше?
Безграмотности? Глупости? Российского пофигизма? Наплевательского отношения к
себе?
– Да уж! – вздохнула я. – А на столе у вас погибали?
– У каждого врача есть свое кладбище.
– Помните несчастных?
– Не поверите, – потер затылок Сопельняк, – всех помню. Зря
считают хирургов бездушными. Пациенты часто жалуются: «Вот анестезиолог
накануне операции приходил, мило беседовал, утешал, просил не волноваться,
старшая медсестра подбегала, обещала непременное выздоровление, а хирург
пальцем потыкал и ушел. Грубиян!» Это просто психологическая защита, я не могу
сближаться с больным. Думаете, зря большинство из нас отказывается оперировать
близких людей?
– Наверное, потом тяжело сообщать родственникам о смерти
пациента!
Сопельняк признался:
– Я не хожу, отправляю Анфису, она умеет с людьми
беседовать.
– И дети погибают?
Сопельняк кивнул:
– Да, на моем столе двое ушло. Мальчик под поезд попал,
беспризорник. Анфиса по сотрудникам бегала, рубли собирала, все причитала: «Ну
как же так, давайте его по-человечески похороним, ребенок ведь». А вторая девочка,
вот уж кому не повезло! Мать дура! Сама дочь загубила!
– Каким образом?
Сопельняк вынул портсигар и начал перебирать
темно-коричневые сигареты.
– Самым простым, – сказал он, – я тогда в Алехине работал,
больница была недалеко от станции, поступил вызов, срочно к московскому поезду,
ребенку плохо, острый живот.
Игорь Никитович выбрал сигарету и начал искать зажигалку, я
с напряжением ждала продолжения истории.
Сопельняк велел готовить операционную, он сразу понял, что
дело серьезное. Обычно скорые поезда в Алехине не останавливаются, проскакивают
маленькую станцию с оглушительным гудком. До столицы от силы двадцать минут
пути, если же ради ребенка состав остановили, то, значит, малышу совсем плохо.
Едва Игорь Никитович глянул на привезенную девочку, он сразу
понял, что это перитонит. Пока ребенка готовили к операции, хирург быстро
расспросил мать и испытал острое желание надавать дуре пощечин.
– Живот у нее неделю ноет, – тупо говорила тетка, – то
схватит, то отпустит. А сегодня утром так скрутило! Я думала, доедем, а Настя
сознание потеряла, вот и пришлось к вам отправляться.
– У девочки семь дней боли, а вы не отвели ее к врачу? –
поразился Сопельняк.
– Так мы из Бруска, – начала объяснять баба, – там больницы
нет, надо в Вийск ехать, два дня тратить. Денег на поездку не наскребла, я ведь
в Фолпино нанялась, знаете такое место?
– Нет, – процедил Сопельняк.
– Так у вас, в Подмосковье.
– Область большая, две Франции по территории! Значит, вы
сели с больным ребенком в поезд?
– Она здорова была! Ни насморка, ни температуры!
– Но живот болел! – напомнил хирург.
– Я думала, она съела чего, ее тошнило! – сказала дура. –
Ночью грелочку ей принесла, проводница, хорошая женщина, кипяточку дала.
– Грелку? – взвыл Игорь Никитович. – На острый живот? На
аппендицит?
– Так тепло всегда хорошо, – заявила идиотка, – от простуды
лечит!
– Ты кто по профессии? – стукнул кулаком по столу Сопельняк.
Он ожидал услышать в ответ: «Торгую на рынке пивом, читать
не умею». Но баба заявила:
– Врач!
Хирург чуть не рухнул со стула.
– Кто?
– Терапеут, – ответила мать, – в Москве училась, потом замуж
за военного вышла, и понесло мотаться по гарнизонам, медсестрой работала,
терапеутом не пришлось.
К счастью, в этот момент Игоря Никитовича позвали в
операционную, и он ушел. Девочку спасти не удалось.
