Подполковник Устюжанин шагнул вслед за старшим лейтенантом, точно так же ловко взобрался на ствол дерева, но дальше не полез, только голову из ветвей высунул, наблюдая за Логвиновым. Ноги подполковника свисали с толстой ветки, которую он оседлал, ливень лил на голову и на плечи, стекал по спине, и дальше по ногам вода стекала в траншею. Похоже, он и не собирался ослабевать.
Но для старшего лейтенанта Логвинова опасность представлял не ливень, который при всей своей мощи единовременного давления не в силах был свалить такого физически крепкого человека, а ветер, валивший деревья. Виталий Владиславович только сейчас увидел, что вся дорога, ведущая к центральной площади поселка, завалена упавшими деревьями. Причем ветер налетал под углом в сорок пять градусов и валил деревья именно под этим углом, деревья с противоположной стороны упали в газон, перекрыли тротуар и проломили дворовые ограды. Правда, не видно было, чтобы хоть одно дерево до дома достало, дома стояли от дороги в отдалении. Но Устюжанина больше интересовали не деревья и дорога, а старший лейтенант Логвинов. Тот снял с головы свою кепку и сунул ее под ремень, чтобы не придерживать постоянно рукой. Ветер был такой, что самого Логвинова мотало и болтало, как пьяного, и он с трудом держался на ногах, а уж кепку точно сбило бы с головы. Передвигался старший лейтенант медленно, упираясь полусогнутыми ногами в землю и перенеся центр тяжести тела в сторону ветра. Хорошая координация помогала ему удерживать равновесие и не падать. А падение в этой ситуации могло обернуться большими неприятностями. Человека просто поволокло бы по водяной подушке, которая образовывалась на асфальте, закувыркало и обо что-нибудь ударило бы. Но Логвинов держался хорошо и, хотя передвигался медленно, тем не менее к цели приближался неуклонно.
За стеной дождя видимости не было практически никакой. И старшего лейтенанта было плохо видно, и уж совсем плохо просматривалась БМП, устойчивая даже на своих узких гусеницах благодаря солидному собственному весу
[11]
. Но старший лейтенант приближался к боевой машине все ближе и ближе. И только в самом конце этого пути особенно сильный порыв ветра все же свалил его и бросил прямо на цель, к которой он приближался. Удар, должно быть, был сильным, потому что Логвинов не сразу поднялся, и Виталий Владиславович даже зашевелился на своем стволе, стряхивая с себя лишнюю воду и намереваясь отправиться вслед за старшим лейтенантом. Но Логвинов встал, придерживаясь руками сначала за гусеницу, потом за броню, и стал сбоку подбираться к люку механика-водителя. Люк открылся с трудом, но, открывшись, был сразу же отброшен ветром и широко распахнулся. Однако с петель не сорвался, и это дало возможность старшему лейтенанту использовать люк, как подпорку для своего тела, и забраться внутрь. Закрыть люк оказалось трудно, видимо, механизм заедал. Даже издали можно было заметить несколько попыток справиться с ним. Старший лейтенант наполовину высунулся наружу, пытаясь что-то исправить, и наконец справился, люк закрылся, и уже через минуту боевая машина пехоты, круто развернувшись, резко сорвалась с места и направилась к траншее. Подполковник Устюжанин спрыгнул в траншею и только там перевел задержавшееся дыхание. Он видел, каким трудным был для старшего лейтенанта этот, вообще-то, короткий переход. Но теперь впереди стояла еще более сложная задача — следовало рассадить всех детей в БМП.
— Шевченко!
— Я! — Старший прапорщик оказался рядом.
— Возьми с собой кого-то из солдат потолковее… Воронова возьми. Поедешь с детьми. Останешься там, а Воронов пусть возвращается за следующей группой. С хозяевами дома не церемониться. Если будут против, разрешаю применить силу. Как детей размещать будем?
— Двоих в переднее отделение, рядом со старшим лейтенантом, двое детей на взрослом месте поместятся. Мы с Вороновым в башне. В заднем отсеке сколько поместить сможем? Я думаю, вместо семи десантников поместим десять или одиннадцать детей. Одиннадцать. Тогда за один рейс отправим пятнадцать человек.
— Нормально.
— Я бы с ними поехал… — предложил свои услуги подполковник Изжогин.
— С последним рейсом, — согласился Устюжанин, — чтобы на месте за детьми посмотреть. Мало ли… Мы не знаем, что там за хозяева. Займитесь погрузкой детей. Вы тяжелый и устойчивый. На вас ветер не так, как на других, влияет. А потом смените у примуса старшего прапорщика. Поите оставшихся детей чаем, пусть греются. И сами погрейтесь.
Последний аргумент для полицейского подполковника оказался решающим. Его голос уже слегка дрожал от холода.
Боевая машина пехоты уже развернулась и встала задом к траншее. Вместе с дождем в траншею стало заносить запах топливной гари. Устюжанин хотел уже было выбраться из траншеи, но Логвинов сам, видимо, сообразил и заглушил двигатель. Кормовые двери открылись, и старший лейтенант приготовился к приему детей.
А Николай Иванович уже подготовил первую группу. Выводил самых маленьких, самых неустойчивых к низкой температуре.
— Пятнадцать человек, — сказал ему Устюжанин.
— Я слышал. Пятнадцать человек.
Виталий Владиславович, решив сам наблюдать за погрузкой, забрался на свой сук, заменивший командиру наблюдательный пункт, и вдруг увидел, что у старшего лейтенанта Логвинова по лбу стекает кровь. Видимо, сильно ударился головой о БМП, когда его свалило ветром.
— Перевязку сделай, не пугай детей! — крикнул он, когда старлей оказался рядом. — Иван Иваныч детей посадит.
Тот согласно кивнул и забрался в машину. Старший прапорщик Шевченко уже вылезал наружу, следом за ним и подполковник Изжогин, непоколебимый под ветром со своим более чем центнером веса. Рядовой Воронов занял место на ящике, чтобы подсаживать детей и передавать их с рук на руки старшему прапорщику…
Глава одиннадцатая
Махди оставил тубу гранатомета прислоненной к скале, взял у кого-то из рук автомат, поскольку его автомат остался во взорвавшейся машине, и побежал. «Краповый», перед тем как скрыться за холмом, оглянулся через плечо, увидел бегущего за ним Махди, молодого, сильного и здорового, и попытался ковылять быстрее. Но он был обречен, Чингис не сомневался в этом, даже считал милосердным добить такого раненого, чтобы не заставлять того пережить весь ужас медленной гибели в подступающем урагане.
Махди понадобилось чуть больше минуты, чтобы добежать до вершины холма, дать очередь в кого-то, оставшегося в кабине незагоревшегося грузовика. Наверное, там кто-то шевелился. Чингис мысленно похвалил Махди за осторожность. Оставлять врага за спиной, пусть раненого, пусть увечного, было нельзя, тот вполне мог в спину выстрелить. А Махди, взобравшись на вершину, остановился, осмотрелся и, резко скаканув вперед, скрылся из поля зрения. Еще минута прошла, и прозвучал выстрел. Одиночный и громкий. Стреляли явно не из автомата. У автоматных выстрелов треск сухой и не такой раскатистый. Кроме того, Махди, как все бойцы отряда Чингиса, стрелял бы не одиночным выстрелом, а очередью. И, что очень важно, ответной автоматной очереди не раздалось. Чингис сразу понял, что Махди по неопытности попал в беду. Должно быть, у «крапового» было еще какое-то оружие с собой. Махди на себя понадеялся, на свое умение выстрелить первым. Но на самого быстрого стрелка всегда найдется более быстрый, пусть даже и раненый. Скорее всего, Махди не захотел стрелять издалека, решил подойти, чтобы разрядить в грудь «крапового» полный магазин, и нарвался на встречный выстрел. Хотя по звуку определить, что это за оружие, было трудно. Чингис вообще подумал бы, что стреляли из охотничьего ружья, но «краповые» охотничьих ружей не носят. Впрочем, ломать себе голову не стоило, следовало просто сходить туда и посмотреть. И не повторить ошибку молодого парня. Жалко Махди, хорошим он был гранатометчиком, но Чингис не несет ответственности за жизнь того, кто сам свою грудь под пули подставляет.
