— Женщина?
— Мужчина.
— Ты обратился по адресу. — Александр Александрович поднял руки, давая понять, что с шутками покончено, и попробовал угадать: — Речь идет о вербовке?
— Да.
— Иностранного гражданина?
— Нет. Иностранцами занимались другие мои товарищи по Управлению. Я считал этого человека…
— Пожалуйста, как-нибудь назови его, — попросил Шаповалов.
— Игорь.
— Продолжай.
— Какое-то время я считал Игоря погибшим. Но, не имея тому доказательств, не мог закрыть этот вопрос. Следственные действия привели меня в больницу, точнее, в Клинику медицинского института. Игорь попал на больничную койку с открытым ранением головы и потерей памяти.
— Ты разговаривал с его лечащим врачом?
— Нет.
— Почему?
— Интересоваться такой личностью, как Игорь, было очень рискованно или по меньшей мере неразумно. Он причастен к ряду громких заказных убийств. — Янов решил приоткрыть завесу правды. — Убийство одного «мятежного» генерала — работа группировки, в которой он состоял. Заподозрив его в связи с ГРУ, его решили убрать. Но он выжил. Так вот, оперуполномоченный из моего отдела сделал копию истории болезни Игоря.
— Под покровом ночи, прокравшись в ординаторскую?
— Так и было.
— Ну что же, выкладывай. Я-то думал, что у тебя в портфеле коньяк или водка, — то ли в шутку, то ли всерьез попенял гостю Александр Александрович.
— Так и есть. — Янов выставил на журнальный столик бутылку грузинского «Асканели», гроздь винограда, передал старому товарищу тощую старомодную папку, и тот углубился в чтение. Впрочем, «углубился» — это сильно сказано, мысленно поправился Михаил Николаевич. Психиатр пробегал глазами листы, исписанные мелким неразборчивым почерком, разом вникая в смысл целой строки или абзаца. Он походил на историка, читающего манускрипт.
Наконец Шаповалов отложил копию истории болезни и, разлив коньяк, пригубил свою рюмку. И только после этого возобновил разговор, опуская специальные термины или, лучше сказать, переводя их в доступный пониманию язык.
— Случай с Игорем — не единичный. Пациенты с таким поражением мозга и трансформацией памяти, как правило, восстанавливают в памяти события поэтапно, и тому могут способствовать мощные импульсы схожих переживаний.
— Приведи пример, чтобы я понял.
— Конечно. Например, я перехожу дорогу, рядом визжит тормозами автомобиль, под колеса которого я чуть было не угодил. И вспоминаю сходный эпизод, который как бы стерся из памяти. Из машины выбегает перепуганный или агрессивно настроенный, неважно, водитель, нетрудно понять, что он говорит мне. Это очень яркий эпизод, и он как бы затмевает следующее, не такое существенное событие. И это для больного с нарушением памяти можно считать явным прогрессом.
— Ты говоришь о событиях, о явлениях, то есть это они мощные импульсы?
— Да.
— Слова, фразы относятся к ним?
— В меньшей степени. В словах мало энергии. Можно поднести пальцы к оголенному проводу, но получить удар током можно, только прикоснувшись к нему. Другими словами, пообещать дать в ухо и дать в ухо — вещи разные, это намерения и, собственно, сам поступок. Что именно тебя тревожит, можешь объяснить?
— Понимаешь, много лет тому назад я сделал Игорю предложение.
— Ты говорил, — напомнил Шаповалов. — Речь шла о вербовке. Игорь дал согласие сотрудничать с тобой?
— Нет, — покачал головой Янов и продолжил, выдержав паузу: — Но он этого не помнит. Больше того, он уверен, что дал согласие на сотрудничество.
— «Он уверен, что дал согласие на сотрудничество», — повторил психиатр. — Значит, работая на тебя, мотивации он не понимает?
— Познать самого себя — вот мотив.
— А познать самого себя еще больше — еще один мотив. Да, я слышал эту мудрость. Ну, что же, скажи Игорю, что в практическом плане он зря старается.
— Не уверен, что это правильное решение. В словах, как ты говоришь, мало энергии.
— Тогда дождись, когда он сунет пальцы в розетку.
— Еще варианты есть?
— Нет, это последний. А ты вообще чего ожидаешь от сложившейся ситуации?
— Что Игорь в этом деле пойдет до конца.
— Ладно, — сдался Шаповалов. — Лично мне не нравятся все эти шпионские игры. Еще коньяка?..
Дубровник
Они встретились этой же ночью в том же «Магеллановом облаке». Обстановка в ночном клубе казалась неизменной: те же непрерывный гул голосов, приглушенная музыка, соударение шаров на бильярдном столе, отдельные восклицания игроков.
— Я много думал о твоем предложении.
— Да, — подтвердила Ким, — у тебя задумчивый вид.
Она освоилась в новой для нее роли и была готова дать отпор этому типу и постоять за себя. Маевский снова здесь, на подстраховке (смешно, ей-богу), но пиджак его не топорщится от обреза. Себе она говорила: «Я все больше и больше похожу на любовницу Абакумова, еще немного, и я признаюсь в связи с ним».
Ким предвидела вопрос Лебедева о предоплате и ответила категорическим отказом:
— Нет и еще раз нет. Единственное, на что я пойду, — это на поэтапную оплату.
«Мы мыслим одинаково, — усмехнулся Тимофей, — только одни и те же вещи называем по-разному». Андреасов был более точен, назвав это «графиком работы из расчета за каждый час».
— Хочешь узнать, что мы собираемся сделать на первом этапе?
— Ты как будто в привокзальном кафе, а не в ночном клубе. Куда-то торопишься?
— Да нет. — Он помолчал, понимая, что упустил инициативу. И начал откуда-то с середины: — Этапов будет несколько. Я не исключаю, что на какой-то ступени мы споткнемся и не сможем продолжить работу. Но будем надеяться, что этого не случится.
— Да, в жизни всякое бывает. Можно дать тебе совет?
— Почему нет?
— Втягивайся в работу, но не тяни время.
— Сегодня ты говоришь и выглядишь по-другому. В голосе хрипотца, на лице румянец.
— Нервы, — коротко ответила Ким. — Это все нервы. Я так хочу отомстить этой сволочи!
Лебедев многозначительно покивал. Молодая женщина говорила достаточно искренне, и ему не потребовался бы полиграф, чтобы убедиться в этом.
Сейчас ею всецело овладело чувство сильнейшей вражды. Он не мог не сбиться на свой фирменный лад, подумав: так сыграть могла только актриса, объявившая своему кровнику вендетту. И мысли о подставе пропали, словно их и не было вовсе.
— У тебя есть вопросы?
— Да, — покивал Тимофей. — Первый, от него и будем плясать: куда доставить ребенка?
