Кошки не спали.
Глаза-огоньки светились в ночи.
Их было там не счесть – этих глаз-огоньков…
Кошачьих глаз, сверкавших, как угли.
Гул машин на шоссе постепенно замирал. Ночь вступала в свои права. Где-то вдали – полицейская сирена, пронеслась, затихла…
Шум ветра…
Анфиса, откинувшись на заднем сиденье, начала тихо, украдкой посапывать, она уже не в силах была бороться с дремотой.
Час тек за часом. Катя чувствовала, что и ее глаза слипаются.
Огоньки в ночи…
Древние, бессонные, зоркие, следящие…
Живые… не мертвые… они там живые…
– Проснитесь, – Миронов тронул ее за плечо, – только тихо, я, кажется, что-то видел сейчас на камере.
Катя встрепенулась, толкнула Анфису.
– А? Что?
– Тихо, Анфис, не спи.
– Я и не сплю…
– Шшшшшш, вот, вот сейчас на камере, это не глюк. Видите? Вы его видите? – Миронов достал из кобуры пистолет.
Он вышел из машины. Катя прилипла к экрану ноутбука. Серая мгла…
Но вот из нее словно соткалось темное пятно, гораздо более темное, плотное, отделилось от мглы, выросло и превратилось в силуэт.
– Человек у забора, – Анфиса тоже приникла к монитору, – и у него что-то в руках, тяжелое.
– Канистры с бензином, вот что, – Миронов сказал это тихо, отступая во тьму, сливаясь с нею. – Бегом туда, а то ему только спичку зажечь!
Катя выскочила из машины, Анфиса неловко замешкалась.
Катя уже не видела участкового Миронова, мчалась вдоль бетонного забора, завернула за угол и…
Фонарь у подъездной дороги.
Забор из ржавой сетки.
За забором – бытовка и еще какие-то строения.
Катя увидела вольеры. Самый ближний к забору, похожий на гигантскую птичью клетку, был полон кошек.
Огоньки-глаза в ночи.
И в этот момент Катя заметила высокого человека в темном с натянутым на голову капюшоном, который возился с сеткой вольера, проделывая кусачками дыру и с усилием просовывая внутрь одну из стоявших рядом с ним на земле белых пластиковых канистр. В заборе тоже была проделана большая дыра, через которую он и проник на территорию приюта.
Канистра плюхнулась внутрь, запахло бензином, напуганные кошки порскнули в разные стороны. Человек щелкнул зажигалкой.
Откуда-то сбоку на него налетел участковый Миронов, перемахнувший через забор, и молча, без всяких там «стой, полиция, руки!» саданул рукояткой пистолета – метил по затылку, но у незнакомца – молниеносная реакция.
Он наклонился, отпрянул – удар пришелся в плечо. Сграбастал хрупкого участкового Миронова, подмял под себя, как зверь подминает охотника, и, повалив на землю, начал душить и одновременно выворачивать руку, в которой был зажат пистолет.
И все это молча, без криков, без ругательств и стонов. Они лишь тяжело дышали, боролись.
Закричала Катя:
– Отпусти его! Ангел Майк, отпусти его!
Человек в темном обернулся на крик, на секунду ослабил хватку, но лишь затем, чтобы швырнуть в сторону кошачьего вольера зажигалку.
Хлопок, столб пламени, канистра взорвалась. В приюте начался пожар.
Катя протиснулась в дыру в заборе, подскочила к дерущимся и ухватила поджигателя сзади за шею. Она даже не поняла в тот момент, чего она желает больше – задушить его прямо здесь, на месте или оттащить прочь от начинавшего уже терять сознание участкового, который не выпускал пистолет из рук.
Поджигатель захрипел, и внезапно Катя поняла, что это… это не тот беловолосый парень Ангел, это кто-то другой – намного сильнее, мощнее, словно крупный зверь, попавший в капкан вместо зверя мелкого, подлого.
Подскочила Анфиса. Лишь секунду она смотрела в оцепенении на пламя в вольере, на мяукающих осатаневших кошек, на дым, что уже клубился над приютом, заставляя собак в вольерах на другой стороне заходиться истошным испуганным лаем. Лишь секунду она глазела на комок сцепившихся на земле тел, где каждый пытался задушить другого, где Катя буквально висела на спине поджигателя, обхватив его сзади за горло.
Анфиса схватила руку незнакомца, которой он выкручивал… нет, уже сломал кисть Миронова, и впилась в запястье зубами.
И только тут незнакомец болезненно вскрикнул. Подал голос. Он оставил Миронова на земле, одним ударом сбросил с себя Катю и схватил Анфису за кудрявые волосы, пытаясь оторвать от прокушенной руки.
Грохнул выстрел. Пуля угодила в землю у самых его ног.
Миронов поднялся с земли. Правая рука его была сломана, но он держал пистолет в левой. И целился поджигателю в голову.
– Ангел, я тебя убью, отпусти ее.
Но Анфиса первая отпустила искусанную руку. Из запястья текла кровь. Анфиса, как вампир, неподражаемым жестом вытерла губы.
Капюшон соскользнул с головы поджигателя.
– Дядя Коля?!
Перед ними, сгорбившись, стоял Николай Тригорский.
Но некогда, некогда было удивляться! Приют горел!
– Там у них кран на улице и шланг для мытья вольеров, – крикнул Миронов, державший Тригорского под прицелом. – И огнетушители на стене!
Катя схватила огнетушитель, Анфиса ринулась к крану, насадила шланг и включила воду, зажав отверстие пальцем, чтобы струя воды достигала вольера с кошками.
Катя бросилась с огнетушителем к вольеру. Кошки мяукали и метались внутри. К счастью, огонь не добрался до крытого навеса, где они обычно спасались от дождя, валяясь на подстилке из сена. Однако пламя не утихало.
Катя распахнула настежь дверь вольера, и кошки разбежались кто куда. По мобильному она вызвала пожарных.
Через десять минут они приехали – сразу несколько машин пожарных расчетов. Потушили огонь быстро. Приют для бездомных животных почти не пострадал.
Глава 37
Живодер
Катя отдала должное своим красногорским коллегам – в эту ночь и в это утро они работали так, как, бывало, работали по убийствам – всем управлением, поднятым по тревоге, хотя речь касалась кошек, приюта для бездомных животных.
Николая Тригорского привезли в УВД. Участковый Миронов со сломанной рукой отправился в травмпункт, однако уже к утру он явился – бледный, решительный, с рукой в гипсе на перевязи. Катя читала по его лицу, как по открытой книге, – он и сам не ожидал такой развязки. Глубоко уверивший себя в виновности Ангела Майка он был явно растерян от того, что красногорским живодером оказался другой.
Катя подумала: вот показательный пример того, как опасна эта самая уверенность, предвзятость. Эта хваленная «интуиция»… Хорошо, что у меня нет никакой интуиции… Или есть?
