Она наклонилась и подняла с пола зажигалку, зажгла огонь и протянула Ирье. Ирья спешно зажала самокрутку губами, втянула в себя непослушное пламя, выпустила облако дыма, откинулась на стуле и словно сложилась, как будто тело ее было мешком с вакуумом, в котором сигарета только что прожгла дыру.
— Он не всегда хотел трахаться, — сказала Ирья. — Тогда он уходил. А я сидела и ждала, надеялась, что он скоро вернется.
Катрине пришлось собраться, чтобы не фыркнуть или каким-либо другим способом не выдать своего презрения.
— А что он делал, когда уходил?
— Не знаю. Он ничего не рассказывал, а я… — Она снова пожала плечами.
«Пожатие плечами — это ее отношение к жизни, — подумала Катрина. — Смирение в качестве болеутоляющего».
— Я не хотела знать, наверное.
Беата кашлянула:
— Вы предоставили ему алиби на те два вечера, когда были убиты девочки. Маридален и…
— Да-да, тра-ля-ля, — прервала ее Ирья.
— Но в те вечера он не был с вами дома, как вы показали на допросах, так ведь?
— Я, мать твою, уже не помню. У меня был приказ.
— Какой именно?
— Валентин сказал то же самое той ночью, когда мы впервые были вместе… ну, знаете. Что полиция будет задавать мне подобные вопросы каждый раз, как произойдет изнасилование, просто потому, что его подозревали в совершении преступления, за которое не смогли осудить. И что, если у него не будет алиби в новом деле, они постараются осудить его независимо от того, виновен он или нет. Он сказал, что полицейские обычно так поступают с людьми, которые, по их мнению, избежали наказания по другим делам. Поэтому я должна была клятвенно заверить полицию, что он был дома, про какое бы время меня ни спросили. Это избавит нас обоих от многих бед и от потерянного времени, вот что он сказал. Makes sense,
[24]
подумала я.
— И вы действительно верили, что он был неповинен во всех тех изнасилованиях? — спросила Катрина. — Хотя знали, что он насиловал и раньше.
— Да не знала я, мать твою! — прокричала Ирья, и из гостиной раздалось тихое похрюкивание. — Ничего я не знала!
Катрина хотела надавить на нее, но Беата под столом ущипнула ее за колено.
— Ирья, — произнесла Беата мягко. — Если вы ничего не знали, почему захотели поговорить с нами сейчас?
Ирья посмотрела на Беату, снимая воображаемые волокна табака с белого кончика языка. Размышляла. Решилась.
— Его ведь осудили. За попытку изнасилования, верно? А когда я убирала квартиру, чтобы сдать ее другому съемщику, я нашла эти… эти… — Казалось, что голос ее внезапно без всякого предупреждения ударился о стену и застрял в ней. — Эти… — На больших глазах с красными полопавшимися сосудами выступили слезы. — Эти фотографии.
— Какие фотографии?
Ирья шмыгнула носом:
— Девушек. Молодых девушек, почти девочек. Связанных и с этими штуками во рту..
— Тряпками? Кляпами?
— Кляпами, точно. Они сидели на стульях или на кроватях. На простынях была видна кровь.
— А Валентин? — спросила Беата. — Он был на тех фотографиях?
Ирья отрицательно покачала головой.
— Значит, они могли быть постановочными, — сказала Катрина. — В сети ходят так называемые фотографии изнасилований, сделанные профессионалами специально для тех, кого такое интересует.
Ирья снова покрутила головой:
— Они были слишком напуганы. Это читалось в их глазах. Я… узнала страх перед тем, как Валентин собирался… хотел…
— Катрина говорит, что совсем не обязательно эти фотографии были сделаны Валентином.
— Ботинки, — всхлипнула Ирья.
— Что?
— У Валентина были такие ковбойские ботинки с длинными острыми носами и пряжкой сбоку. На одной из фотографий видны эти ботинки на полу рядом с кроватью. И тогда я поняла, что это может быть правдой. Что он действительно мог насиловать, как про него и говорили. Но не это хуже всего…
— Вот как?
— За кроватью видны обои. И это были именно те обои с тем же самым рисунком. Фотографии были сделаны в квартире на цокольном этаже. В кровати, где мы с ним… — Она зажмурила глаза, выжав из них две малюсенькие капельки жидкости.
— И что вы сделали?
— А вы как думаете? — просипела Ирья, вытирая рукой нос. — Я пошла к вам! К вам, кто как бы должен защищать нас.
— И что мы сказали? — спросила Катрина, не сумев скрыть неохоту, с которой задавала этот вопрос.
— Вы сказали, что разберетесь. И отправились с этими фотографиями к Валентину, но ему, конечно, удалось отбрехаться от них. Он сказал, что это была такая игра по обоюдному согласию, что он не помнит, как звали тех девочек, что он больше никогда их не видел. Потом он поинтересовался, заявил ли на него кто-нибудь из них. Они не заявляли, на этом дело и кончилось. То есть оно кончилось для вас. А для меня оно только началось…
Она осторожно провела костяшками указательных пальцев под глазами, наверняка думая, что у нее накрашены глаза.
— Да?
— Заключенным позволено совершать из Илы один телефонный звонок в неделю. Мне по телефону сообщили, что он хочет со мной поговорить. И я навестила его.
Катрине уже не было нужды слушать продолжение.
— Я сидела в комнате для свиданий и ждала его. А когда он вошел, стоило ему только посмотреть на меня, как мне уже померещилось, что он снова сжимает своей ручищей мое горло. У меня дыхание перехватило. Он сел и заявил, что, если я хоть слово скажу кому-нибудь о договоренности насчет алиби, он меня убьет. Что, если я вообще буду говорить с полицией о чем угодно, он меня убьет. И что если я думаю, что он надолго задержится в тюрьме, то я ошибаюсь. Потом он встал и вышел. И у меня не осталось никаких сомнений. Пока я знаю то, что знаю, он все равно меня убьет при первой же возможности. Я поехала домой, заперла все двери и проплакала три дня. На четвертый день мне позвонила так называемая подруга и попросила денег в долг. Она регулярно просила у меня денег — подсела на какой-то героиновый наркотик, только что появившийся на рынке, его позже назвали «скрипкой». И я обычно просто клала трубку, но в тот раз поступила иначе. Следующим вечером она уже сидела у меня дома и помогала сделать мой первый укол, я тогда вообще впервые за всю жизнь попробовала наркотик. О господи, и это помогло. «Скрипка»… все проблемы были решены… это…
Катрина заметила отблеск старой влюбленности во взгляде опустившейся женщины.
— И вы тоже подсели, — сказала Беата. — Вы продали дом…
— Не только из-за денег, — ответила Ирья. — Мне надо было убежать. Спрятаться от него. Все, что могло привести его ко мне, надо было уничтожить.
