— Более десяти процентов наших сотрудников на практике не в состоянии защитить ни себя, ни других. Что начальник полиции думает по этому поводу?
— Не все полицейские имеют возможность так много упражняться в стрельбе, как ты, Трульс.
— У которого так много свободного времени, ты хочешь сказать?
Трульс рассмеялся неприятным хрюкающим смехом. Микаэль Бельман присмотрелся к своему подчиненному и другу детства. Беспорядочно торчащие острые зубы (родители не удосужились выпрямить), красные десны. Все в нем было таким же, как и раньше, но что-то тем не менее изменилось. Может, дело в новой прическе? Или во временном отстранении? Такие вещи способны влиять на людей, которые раньше считались не слишком чувствительными. А может быть, они оказывают воздействие именно на таких людей, на тех, кто не привык постоянно проветривать свои чувства, кто держит их внутри и надеется, что со временем они исчезнут. Вот такие люди могли сломаться. Пустить себе пулю в висок.
Но Трульс казался довольным, он все смеялся и смеялся. Однажды в юности Микаэль объяснил ему, что от его смеха у людей мурашки бегут по коже и ему стоит смеяться по-другому, потренироваться и выработать иной, более обычный и приятный способ смеяться. В ответ Трульс только громче заржал, тыча в Микаэля пальцем. Он направлял в его сторону палец, не произнося ни слова, только пофыркивал и гоготал.
— Разве ты не собираешься спросить меня об этом? — заговорил Трульс, вставляя патроны в магазин своего пистолета.
— О чем?
— О деньгах на моем счете.
Микаэль перенес вес тела на другую ногу:
— Ты поэтому позвал меня сюда? Чтобы я спросил тебя об этом?
— Ты не хочешь знать, как деньги там оказались?
— Зачем мне сейчас мучить тебя вопросами?
— Ты же начальник полиции.
— А ты принял решение держать рот на замке. Я считаю это глупым, но уважаю твое решение.
— Правда? — Трульс вставил магазин на место. — Или ты не мучаешь меня вопросами, потому что уже знаешь, откуда взялись эти деньги, Микаэль?
Микаэль Бельман посмотрел на друга детства. Теперь он это видел. Видел, что именно в нем изменилось. Болезненный блеск. Тот же, что и в юности. Таким же блеском загорались его глаза, когда он злился, когда большие парни в Манглеруде собирались побить болтливого красавчика, укравшего у них Уллу, и Микаэль был вынужден прятаться за спину Трульса. Был вынужден спускать на них гиену. Ободранную, избитую гиену, которой и так приходилось терпеть много издевательств. Так много, что плюс-минус еще одно — не имело значения. Но со временем они усвоили, что терпеть побои — это больно, так больно, что оно того не стоило. Потому что когда глаза Трульса загорались этим блеском, сверканием глаз гиены, это означало, что он готов умереть и что если он вопьется в тебя зубами, то уже никогда ни за что не отпустит. Он сожмет челюсти и будет висеть на тебе, пока ты не упадешь на колени или пока его от тебя не отрежут. С годами Микаэль все реже видел этот блеск в глазах Трульса. Конечно, он появился в тот раз, когда они разбирались в гараже с гомиком. А в последний раз Микаэль заметил его после того, как сообщил Трульсу о временном отстранении. Но вот что изменилось: теперь этот блеск никуда не исчезал. Его глаза сверкали так, словно у него лихорадка.
Микаэль медленно, как бы недоверчиво покачал головой:
— О чем ты сейчас говоришь, Трульс?
— Может быть, деньги не напрямую, но пришли от тебя. Может быть, это ты платил мне все время. Может быть, это ты привел ко мне Асаева.
— Вот теперь мне кажется, что ты надышался пороховыми газами, Трульс. Я никогда не имел ничего общего с Асаевым.
— Может, спросим его об этом?
— Рудольф Асаев мертв, Трульс.
— Как удобно, да? Все, кто мог что-нибудь рассказать, случайно умерли.
«Все, — подумал Микаэль Бельман. — Кроме тебя».
— Кроме меня, — закончил Трульс, ухмыляясь.
— Мне пора, — сказал Микаэль, сорвал свою мишень и сложил ее.
— Ах да, — произнес Трульс. — Мероприятие по средам.
Микаэль застыл.
— Что?
— Просто помню, что ты всегда по средам в это время уходил из офиса.
Микаэль изучающе поглядел на него. Вот что удивительно: несмотря на двадцатилетнее знакомство с Трульсом Бернтсеном, Микаэль так и не был уверен в том, глуп его друг или умен.
— Ясно. Только позволь сказать, что для тебя же будет лучше, если ты станешь держать свои измышления при себе. При нынешнем положении дел это может лишь навредить тебе, Трульс. И возможно, не надо со мной делиться слишком многим. Я могу оказаться в сложной ситуации, если меня вызовут как свидетеля. Понятно?
Но Трульс уже надвинул на уши наушники и повернулся лицом к мишени. Оба глаза за очками широко раскрыты. Вспышка. Две. Три. Казалось, пистолет хочет вырваться из его рук, но хватка Трульса была слишком крепкой. Хватка гиены.
На парковке Микаэль почувствовал, как в кармане завибрировал телефон.
Звонила Улла:
— Ты уже поговорил с санэпидстанцией?
— Да, — ответил Микаэль, который только один раз вспомнил об этом деле и, уж конечно, ни с кем не разговаривал.
— И что они сказали?
— Они сказали, что запах, который тебе мерещится на террасе, может исходить от дохлой мыши или крысы. Но поскольку она лежит в бетоне, то просто сгниет и запах исчезнет. Они не советуют нам ломать террасу.
— Надо было нанять профессионалов, а не Трульса для заливки фундамента.
— Он сделал это ночью, и я его об этом не просил, я же тебе говорил. Ты где сейчас, любимая?
— Встречаюсь с подругой. Ты успеешь домой к обеду?
— Да, конечно. И не думай больше о террасе, хорошо, любимая?
— Хорошо.
Микаэль повесил трубку, подумав о том, что дважды назвал ее любимой, на один раз больше, чем надо. Что теперь его слова будут казаться лживыми. Он включил двигатель, нажал на газ, отпустил сцепление и ощутил приятное давление, прижавшее голову к подголовнику сиденья, когда недавно приобретенная «ауди» стала набирать скорость на пустынной парковке. Он подумал об Исабелле и кое-что ощутил. Уже ощутил прилив крови. И отметил удивительный парадокс: он ни в чем не солгал. Его любовь к Улле никогда не была так сильна, как перед сексом с другой женщиной.
Антон Миттет сидел на террасе с закрытыми глазами и чувствовал, как солнце греет лицо. Весна хорохорилась, но пока проигрывала зиме. Потом он снова открыл глаза, и взгляд его в очередной раз упал на лежащее на столе письмо.
На бумаге был выдавлен синий логотип Драмменского центра здоровья.
Он знал, что в конверте: результаты анализа крови. Он хотел вскрыть его, но снова отложил этот момент и стал смотреть на реку Драмменсельву. После того как они ознакомились с рекламными проспектами новых квартир в Эльве-парке на восточном берегу, в районе Оссиден, у них не осталось сомнений. Дети съехали, а с годами им не становилось легче воевать с неподатливым садовым участком и содержать старый, слишком большой дом в Коннерюде, унаследованный от родителей Лауры. Продажа всего участка и покупка современной, не требующей большого ухода квартиры даст им время и деньги для совершения того, о чем они говорили на протяжении многих лет, — для совместных путешествий. Для поездок в дальние страны. Для того, чтобы пережить вещи, которые наша короткая земная жизнь все же может нам предложить.
