— Видел, как я вошла?
— Я почувствовал, как ты вошла.
Он поднял голову. И улыбнулся. Катрина всегда поражалась тому, как сильно изменяла его улыбка: с его лица исчезало выражение жесткости, неприступности и усталости от жизни, которое он носил, как потертое пальто. В мгновение ока он превращался в шаловливого взрослого мальчишку, излучавшего солнечный свет. Он становился похож на июльский денек в Бергене: такой же желанный, но редкий и короткий.
— Как это понимать? — спросила она.
— Я почти ждал твоего прихода.
— Правда?
— Да. И мой ответ — нет.
Харри сунул папку под мышку, поднялся к Катрине, преодолев лестницу за четыре длинных шага, и обнял ее.
Она прижалась к нему, вдыхая его запах.
— «Нет» в ответ на что, Харри?
— Нет, ты меня не получишь, — прошептал он ей в ухо. — Но ты ведь и так это знала.
— Уф! — сказала она и сделала вид, что пытается высвободиться из его объятий. — Если бы не та страшила, ты бы через пять минут уже вилял хвостом, мальчик. И я не говорила, что ты выглядишь настолько хорошо.
Он рассмеялся, отпустил ее, и Катрина почувствовала, что не возражала бы, если бы он подержал ее в объятиях еще немного. Она никогда с точностью не могла сказать, действительно ли ей хотелось заполучить Харри, или же она просто перестала об этом задумываться, поскольку это было нереально. И со временем это превратилось в шутку неясного содержания. Кроме того, он воссоединился с Ракелью. Или с «той страшилой», как он позволял Катрине называть ее: это определение было настолько нелепым, что лишь подчеркивало раздражающую красоту Ракели.
Харри почесал небрежно побритый подбородок:
— Ну, если ты пришла сюда не ради моего неподражаемого тела, тогда, вероятно… — Он поднял указательный палец. — Понял! Ради моей блестящей головы!
— Веселее ты с годами тоже не стал.
— И мой ответ по-прежнему — нет. И это ты тоже знала.
— У тебя есть кабинет, где мы могли бы поговорить?
— И да и нет. У меня есть кабинет, но не тот, где мы могли бы поговорить о том, могу ли я помочь вам в расследовании того убийства.
— Тех убийств.
— Это одно дело, насколько я понял.
— Завораживает, не правда ли?
— Даже не пытайся. Я покончил с той жизнью, и тебе это известно.
— Харри, это дело, где ты очень нужен. И дело, которое нужно тебе.
На этот раз улыбка исчезла с его лица, не дойдя до глаз.
— Мне нужно дело об убийстве так же, как глоток алкоголя, Катрина. Сорри. Сэкономь время и поговори со следующим кандидатом.
Она посмотрела на него. Подумала, что сравнение с алкоголем вылетело у него очень быстро, что подтверждало ее догадки о том, что он просто-напросто боится. Боится, что если только бросит взгляд на материалы дела, то последствия будут такими же, как и глоток алкоголя. Он не сможет остановиться, будет проглочен и сожран. На какое-то мгновение Катрина почувствовала укол совести, неожиданный приступ презрения к себе, какие случаются у дилеров. Но потом она вспомнила фотографии с мест преступлений. Проломленный череп Антона Миттета.
— Тебе нет альтернативы, Харри.
— Могу подкинуть пару имен, — сказал Харри. — Есть один парень, с которым мы вместе учились на курсах ФБР. Я могу позвонить и…
— Харри… — Катрина подхватила его под руку и повела к дверям. — А в твоем кабинете есть кофе?
— Да, но, как я сказал…
— Забудь о деле, давай просто поболтаем о былых деньках.
— У тебя есть на это время?
— Мне надо отвлечься.
Он посмотрел на нее, хотел что-то сказать, но передумал и только кивнул:
— Хорошо.
Они поднялись на один лестничный пролет и пошли по коридору к кабинетам.
— Слышала, ты воруешь из лекций по психологии Столе Эуне, — сказала Катрина.
Ей, как обычно, приходилось почти бежать, чтобы поспеть за семимильными шагами Харри.
— Ворую сколько могу, он ведь был лучшим.
— Например, что «душевнобольной» — одно из немногих совершенно точных определений в медицине, интуитивно понятное и вместе с тем поэтичное. Но точные слова всегда оказываются на помойке, так как глупые специалисты считают, что пациентам больше подходит словесный туман.
— Ага, — сказал Харри.
— Поэтому я больше не подвержена маниакально-депрессивному психозу. И не нахожусь в пограничном состоянии. У меня биполярное расстройство второго типа.
— Второго?
— Представляешь? А почему Эуне не преподает? Мне казалось, ему нравится.
— Он хотел жить лучше. Проще. Проводить больше времени с теми, кого он любит. Мудрое решение.
Она посмотрела на него сбоку:
— Вы должны были его переубедить. Никому из членов общества не должно быть позволено не использовать свой выдающийся талант в той области, где он больше всего нужен. Ты не согласен?
Харри разразился коротким смешком:
— Не сдаешься, да? Я считаю, что я нужен здесь, Катрина. И академия не связывается с Эуне, потому что хочет иметь больше преподавателей в форме, а не в штатском.
— Ты в штатском.
— Вот о чем я и говорю. Я больше не служу в полиции, Катрина. Это мой выбор. И это означает, что я или что мы сейчас находимся в другом месте.
— Откуда у тебя этот шрам на виске? — спросила она и увидела, как Харри мгновенно почти незаметно подобрался.
Но прежде чем он ответил, из коридора раздался зычный крик:
— Харри!
Они остановились и повернулись. Низкий крепкий мужчина с рыжей бородой вышел из одного из кабинетов и двинулся в их сторону неровной раскачивающейся походкой. Катрина следом за Харри пошла навстречу пожилому человеку.
— У тебя гости, — проорал тот задолго до того, как они приблизились на подходящее для разговора расстояние.
— Да, точно, — сказал Харри. — Катрина Братт. Это Арнольд Фолкестад.
— Я хотел сказать, что гости у тебя в кабинете, — ответил Фолкестад, остановился, сделал пару вдохов и протянул Катрине большую веснушчатую ладонь.
— Мы с Арнольдом вместе читаем курс по расследованию убийств, — сказал Харри.
— И поскольку он взял на себя развлекательную сторону предмета, то, естественно, из нас двоих он пользуется большей популярностью, — пробормотал Фолкестад. — Мне же приходится рассказывать им о реалиях: методах, технических вопросах, этике и законодательстве. Мир несправедлив.
— А с другой стороны, Арнольд немного разбирается в педагогике, — пояснил Харри.
