— В таком случае у нас есть шансы, — сказала Катрина.
— Да, и будь осторожен, Бьёрн. Убедись, что люди, с которыми ты будешь разговаривать, это не те, кто может предупредить его. Катрина, ты позаботишься о том, чтобы нам выделили людей, которые завтра с раннего утра будут ездить на трамвае. Плюс нам надо пару человек, чтобы до конца дня катались на трамваях отсюда до Фрогнер-парка, на случай если Валентин будет возвращаться той же дорогой. Хорошо?
Когда Катрина и Бьёрн ушли к другим полицейским, чтобы распределить обязанности, Беата подошла к трамваю, в котором заметила Валентина, и посмотрела на стекло. С полосок, нарисованных им на стекле, стекали струйки воды. Он нарисовал повторяющийся узор, как на тесьме. Вертикальная черточка, а следом за ней — круг. Один ряд за другим, пока не получилась квадратная матрица.
Вполне возможно, это не так важно.
Но как говорил Харри: «Может, это неважно и к делу не относится, но все что-нибудь да значит. И мы начинаем искать там, где светло, там, где мы что-нибудь видим».
Беата достала мобильный телефон и сфотографировала окно трамвая. Внезапно ей пришла в голову мысль.
— Катрина, иди сюда.
Катрина услышала ее и оставила Бьёрна раздавать указания в одиночку.
— Как все прошло ночью?
— Нормально, — ответила Катрина. — Я утром сдала жвачку на анализ ДНК, дав номер закрытого дела о насилии. У них в приоритете убийства полицейских, но они пообещали поработать над жвачкой как можно скорее.
Беата задумчиво кивала, а потом провела рукой по лицу:
— Скорее — это насколько быстро? Мы не можем помалкивать только ради того, чтобы нам достались честь и хвала, и тем самым позволить вещи, предположительно содержащей ДНК убийцы, находиться в конце очереди.
Катрина, прищурившись, посмотрела на Бьёрна, который жестами объяснял что-то полицейским.
— Я знаю там одну женщину, — соврала она. — Позвоню ей и попрошу ускорить анализ.
Беата посмотрела на нее. Помедлила. Кивнула.
— А может, тебе просто захотелось, чтобы этот человек оказался Валентином Йертсеном? — спросил Столе Эуне. Он стоял у окна своего кабинета и смотрел на оживленную улицу, на людей, снующих взад и вперед. На людей, которые могли оказаться Валентином. — Зрительные галлюцинации часто случаются при недостатке сна. Сколько часов из последних сорока восьми ты спала?
— Сейчас сосчитаю, — произнесла Беата Лённ таким тоном, что Столе понял: ей необязательно это делать. — Я звоню тебе, потому что он кое-что нарисовал на трамвайном стекле. Ты получил мою эмэмэску?
— Да, — ответил Эуне.
Он только начал сеанс терапии, и вдруг на телефоне, лежащем в выдвинутом ящике письменного стола, высветилось сообщение от Беаты:
ПОСМОТРИ MMС. СРОЧНО. ПОЗВОНЮ.
И он испытал почти извращенное удовольствие, когда, взглянув в озадаченное лицо Пола Ставнеса, сказал, что на этот звонок он обязан ответить, причем подтекст прозвучал весьма явственно: «Это намного важнее, чем твое нытье».
— Ты рассказывал мне однажды, что вы, психологи, можете проанализировать рисунки социопатов и сделать выводы о работе их подсознания.
— Ну, в Университете Гранады в Испании разработана методика, которая позволяет делать выводы о психопатологических расстройствах личности. Но при таких исследованиях людям дают указание, что рисовать. А это больше похоже на письмо, чем на рисунки, — сказал Столе.
— Правда?
— Во всяком случае, я вижу буквы «i» и «о». Но это ведь так же интересно, как и рисунки.
— Чем же?
— Рано утром в трамвае ты все еще в полусне, и то, что ты пишешь, тебе диктует подсознание. А у подсознания есть одна специфическая черта: оно любит коды и ребусы. Иногда они непостижимы, в других случаях на удивление просты, да просто-напросто банальны. У меня была пациентка, которая жутко боялась, что ее изнасилуют. Ей постоянно снился один и тот же сон: будто она просыпается оттого, что дуло башенного орудия какого-то танка разбивает окно в ее спальне, двигается внутрь помещения и останавливается только у ее кровати. А из дула свисает кусок бумаги, на котором написано «П» и «9». Наверное, может показаться странным, что она сама не поняла плевый код,
[43]
но мозг часто камуфлирует свои мысли. Ради удобства, из чувства стыда, страха…
— И что означает тот факт, что он рисует «i» и «о»?
— Возможно, это означает, что ему скучно в трамвае. Не надо меня переоценивать, Беата. Я поступил на психологический факультет в то время, когда это была наука для тех, у кого не хватает мозгов, чтобы стать врачом или инженером. Давай я подумаю об этом и перезвоню тебе, а то у меня сейчас пациент.
— Хорошо.
Эуне отключился и снова посмотрел на улицу за окном. На другой ее стороне, метрах в ста по направлению к улице Бугстадвейен, находился тату-салон. 11-й трамвай шел по Бугстадвейен, а у Валентина была татуировка. Татуировка, благодаря которой его можно идентифицировать. Если только он не воспользовался услугами профессионалов для ее удаления. Или не изменил ее в тату-салоне. Рисунок татуировки можно изменить до неузнаваемости, добавив всего пару штрихов. Например, если пририсовать полукруг к вертикальной черте, то получится латинская буква «D». А если перечеркнуть кружок, то получится норвежская буква «Ш». Эуне подышал на стекло.
Позади него раздалось раздраженное покашливание.
Он нарисовал на запотевшем стекле вертикальную линию и кружок, как в полученном им изображении.
— Я отказываюсь платить за целый час, если…
— Знаете что, Пол? — произнес Эуне, преувеличенно четко артикулируя, и добавил к своему рисунку полукруг и поперечную черту. Прочитал: «DШ».
[44]
Он стер надпись со стекла. — За этот час вам не надо платить.
Глава 22
Рико Хэррем знал, что умрет. Он всегда это знал. В новинку было то, что он знал, что умрет в течение следующих тридцати шести часов.
— Anthrax,
[45]
— повторил врач без обычного для тайцев проглатывания буквы «р» с американским акцентом. Наверное, косоглазый учился медицине в Штатах. Получил необходимую квалификацию для работы в этой частной клинике, пациентами которой наверняка были только иностранцы-экспаты и туристы. — I’m so sorry.
[46]
Рико дышал кислородом из маски, но даже это было непросто. Тридцать шесть часов. Врач так и сказал: тридцать шесть часов. Поинтересовался, хочет ли Рико, чтобы они связались с кем-нибудь из его близких. Возможно, они успеют прилететь, если сядут на первый же самолет. Хочет ли он видеть христианского священника? Он, случайно, не католик?
