— В общих чертах — чтобы вы оставили должность преподавателя Полицейской академии и больше никогда не работали в полицейской системе. А Силье продолжит спокойно учиться здесь, и вы не будете ей мешать. То же самое будет, когда она начнет работать. Одно неуважительное слово с вашей стороны, и договор аннулируется, а она подает заявление в полицию.
Харри поставил локти на стол и наклонился вперед, опустив голову и потирая лоб.
— Я собираюсь составить письменный договор в форме сделки, — сказал Крон. — Ваше увольнение против ее молчания. Предполагается, что обе стороны будут держать в тайне условия договора. Вам все равно едва ли удастся нанести ей вред, если вы разгласите договор, а вот она встретит понимание.
— Но я признаю себя виновным, если соглашусь на такую сделку.
— Воспринимайте это как ограничение ущерба, Холе. Человек с вашим опытом легко сможет найти себе другую работу. Следователя в страховой компании, например. Там платят лучше, чем в Полицейской академии, поверьте мне.
— Я верю вам.
— Хорошо. — Крон открыл крышку мобильного телефона. — Как выглядит ваше расписание в ближайшие дни?
— Можно разобраться с этим завтра, раз такое дело.
— Хорошо. В моем офисе в два. Вы же не забыли мой адрес?
Харри кивнул.
— Замечательно. Отличного дня, Холе!
Крон резво вскочил со стула. Поднятие тяжестей и упражнения для пресса, предположил Харри.
После его ухода Харри посмотрел на часы. Был четверг, а на этой неделе Ракель собиралась прилететь на день раньше. Она приземлялась в 17.30, а он предложил встретить ее в аэропорту, и она, обычно говорившая «нет, не стоит», в этот раз с благодарностью приняла его предложение. Он знал, как она любила эти сорок пять минут в машине по дороге в город. Разговоры. Покой. Прелюдия к хорошему вечеру. Ее оживленный голос, объясняющий, какое в действительности значение имеет тот факт, что сторонами в международном суде в Гааге могут выступать только государства. Разговор о юридической силе и бессилии ООН, в то время как за окном проплывает холмистый пейзаж. Иногда они разговаривали об Олеге, о том, как у него идут дела, как он с каждым днем выглядит все лучше и лучше, о том, как постепенно возвращается прежний Олег. О планах, которые он строит. Учеба, юриспруденция. Полицейская академия. О том, как им повезло. И о том, какая хрупкая вещь счастье.
Они совершенно откровенно разговаривали обо всем, о чем думали. Почти обо всем. Харри никогда не говорил ей, как боится. Боится пообещать что-нибудь, не зная, сможет ли сдержать обещание. Боится, что не сумеет стать для них тем, кем он хочет и должен быть, и что они не сумеют стать такими для него. Боится, что не знает, как другой человек сможет сделать его счастливым.
То, что он сейчас был с ними, с нею и Олегом, было исключением из правил, он сам верил в это лишь наполовину. Это было подозрительно приятным сном, и ему казалось, что он в любой момент может проснуться.
Харри потер лицо. Может быть, этот момент уже близко. Момент пробуждения. Жгучий, жестокий дневной свет. Реальность. В ней все станет таким, как прежде. Холодным, жестким и одиноким. Харри поежился.
Катрина Братт посмотрела на часы. Десять минут десятого. На улице, вполне вероятно, стоял неожиданно мягкий весенний вечер. А здесь, в подвале, был прохладный, сырой зимний вечер. Она перевела взгляд на Бьёрна Хольма, почесывающего свою рыжую бороду. На Столе Эуне, рисующего в блокноте. На Беату Лённ, сдерживающую зевок. Они сидели перед монитором компьютера, который заполняла фотография трамвайного стекла, сделанная Беатой. Они немного обсудили то, что на нем было нарисовано, и пришли к выводу, что, даже если они поймут значение этих знаков, это едва ли поможет им поймать Валентина.
И Катрина снова рассказала им о подозрении, что кто-то еще побывал в хранилище вещдоков одновременно с ней.
— Наверное, кто-то из сотрудников хранилища, — сказал Бьёрн. — Но согласен, странновато как-то, что он не включил свет.
— Дубликат ключа от хранилища сделать нетрудно, — произнесла Катрина.
— А может, это не буквы, — заговорила Беата. — Может, это цифры.
Они повернулись к ней. Ее взгляд не отрывался от монитора.
— Единицы и нули. А не «i» и «о». Как в бинарном коде. Ведь единица означает «да», а ноль — «нет», верно, Катрина?
— Я пользователь, а не программист, — ответила Катрина. — Но да, это так. Как мне объяснили, единица пропускает электричество, а ноль его останавливает.
— Единица означает действие, а ноль — бездействие, — сказала Беата. — Быть. Или не быть. Быть. Или не быть. Единица. Ноль. Ряд за рядом.
— Как гадание на ромашке.
Они посидели в тишине, нарушаемой только вентилятором в компьютере.
— Матрица заканчивается нулем, — сказал Эуне. — Не быть.
— Если он ее закончил, — возразила Беата. — Может, он просто должен был сойти на своей остановке.
— Случается, что серийные убийцы останавливаются, — сказала Катрина. — Исчезают. И никогда не повторяются.
— Это исключение, — ответила Беата. — Ноль или не ноль, кто из вас думает, что цель нашего палача полицейских — остановиться? Столе?
— Катрина права, но я боюсь, что этот не остановится.
«Боюсь», отметила Катрина и чуть было не озвучила свои мысли: что она боится обратного, того, что теперь, когда они подобрались так близко, он остановится и исчезнет. Что из-за этого стоит рискнуть. И что да, в худшем случае она бы согласилась пожертвовать еще одним коллегой ради поимки Валентина. Это была нездоровая мысль, но она не покидала ее. Потерю еще одной полицейской жизни можно было пережить, правда можно. А вот исчезновение Валентина — нельзя. И она зашевелила губами в немом заклинании: «Еще один раз, гад. Нанеси еще один удар».
У Катрины зазвонил мобильник. Она определила по номеру, что звонят из Института судебной медицины, и сняла трубку.
— Здравствуйте. Мы проверили кусок жвачки из того дела об изнасиловании.
— Да?
Катрина почувствовала, как кровь быстрее побежала по венам. К черту все слабые теории, здесь есть hard evidence.
[57]
— К сожалению, нам не удалось выделить ДНК.
— Что? — Ей на голову как будто вылили ведро ледяной воды. — Но… но в жвачке должно быть полно слюны!
— Так иногда бывает, к сожалению. Мы, конечно, можем проверить еще раз, но с этими убийствами полицейских…
Катрина отключилась.
— Они ничего не нашли в жвачке, — тихо произнесла она.
Бьёрн и Беата кивнули. Катрине показалось, что на лице Беаты она заметила тень облегчения.
В дверь постучали.
