— Черт, да конечно же так. Тот же парень, только в другой одежде. Я думал, его звали «Джим Бим». Я думал, его звали «рано умершая мать» или «большая нагрузка на работе». Или «тестостерон», или «гены алкоголика». И может, я и прав, но если снять всю одежду с этого парня, то он окажется Харри Холе.
— И ты утверждаешь, что Харри Холе чуть было не изнасиловал эту девушку вчера вечером.
— Я долго мечтал об этом.
— О том, чтобы изнасиловать? В принципе?
— Нет. Дело в девчонке. Она попросила меня сделать это.
— Изнасиловать? Ну, тогда, строго говоря, речь идет не об изнасиловании.
— В первый раз она попросила меня просто ее трахнуть. Она меня провоцировала, но я не мог, она была студенткой академии. А после этого я стал насиловать ее в своих фантазиях. Я… — Харри провел рукой по лицу. — Я не думал, что во мне есть такое. Насильник. Что со мной происходит, Столе?
— Значит, у тебя было как желание, так и возможность изнасиловать, но ты предпочел этого не делать?
— Кое-кто пришел и помешал. Изнасилование не изнасилование, но она пригласила меня поучаствовать в ролевой игре. А я был готов сыграть предложенную роль, Столе. И еще как готов.
— Хорошо, но я по-прежнему не вижу изнасилования.
— Может быть, не в юридическом смысле, но…
— Но что?
— Но если бы мы начали и она бы попросила меня остановиться, я, черт возьми, не знаю, остановился бы или нет.
— Не знаешь?
Харри пожал плечами:
— Диагноз готов, доктор?
Столе посмотрел на часы:
— Ты должен мне все рассказать поподробнее, но сейчас ко мне придет первый пациент.
— У меня нет времени на терапию, Столе, нам надо убийцу ловить.
— В таком случае, — сказал Эуне, покачиваясь своим полным телом на кресле, — тебе придется довольствоваться экспресс-диагнозом. Ты пришел ко мне, потому что испытываешь чувство, определить которое ты не в состоянии. А сделать это ты не можешь потому, что твое чувство маскируется под нечто, чем не является. То, чем в действительности является это чувство, ты испытывать не хочешь. Это классическое отрицание, точно такое же, как у мужчин, отрицающих свою гомосексуальность.
— Но я ведь не отрицаю, что являюсь потенциальным насильником! Я прямо об этом говорю.
— Никакой ты не насильник, Харри, насильником не становятся вот так, ни с того ни с сего. Думаю, речь идет об одной вещи из двух. А может, об обеих сразу. У тебя может быть некая форма агрессии против этой девушки, и речь идет о контроле. Или, говоря непрофессиональным языком, о сексе как наказании. Есть такое?
— Мм. Возможно. А что второе?
— Ракель.
— Прости?
— Тебя не тянет ни к совершению насилия, ни к этой девушке. Тебе хочется быть неверным. Неверным Ракели.
— Столе, ты…
— Спокойно. Ты пришел ко мне, потому что тебе надо, чтобы кто-то сказал тебе то, что ты и сам уже понял. Сказал тебе вслух и без обиняков. Сам себе ты этого сказать не можешь, ты не хочешь испытывать такие чувства.
— Испытывать что?
— Смертельный страх при мысли о том, чтобы связать себя с нею. Мысль о женитьбе привела тебя на грань паники.
— Да? Почему это?
— Поскольку я осмеливаюсь утверждать, что после всех этих лет немного тебя знаю, я думаю, что в твоем случае речь идет о страхе взять на себя ответственность за других людей. У тебя был плохой опыт в этой области…
Харри сглотнул, ощутив, как что-то начинает нарастать в груди, как раковая опухоль, только в бешеном темпе.
— …ты начинаешь пить, когда окружающий мир зависит от тебя, потому что ты не выносишь этой ответственности. Ты хочешь, чтобы все покатилось к чертям. Знаешь, когда ты почти закончил возводить карточный домик, напряжение настолько велико, что ты его не выдерживаешь и, вместо того чтобы продолжить строительство и посмотреть, сможешь ли ты дойти до конца, ты рушишь этот домик. И переживаешь поражение. Мне кажется, сейчас ты делаешь то же самое. У тебя есть желание предать Ракель как можно быстрее, поскольку ты убежден, что это рано или поздно все равно произойдет. Ты не в состоянии долго мучиться, и ты изо всех сил стараешься разрушить проклятый карточный домик, ведь ты чувствуешь, что именно таким домиком является твое отношение к Ракели.
Харри хотел что-то сказать. Но комок уже подошел к горлу и перекрыл путь словам, поэтому он удовлетворился всего одним:
— Деструктивно.
— Твое базовое отношение на самом деле конструктивно, Харри. Ты просто боишься. Боишься, что будет очень больно. Как тебе, так и ей.
— Я трус — это ты хочешь сказать?
Столе посмотрел на Харри долгим взглядом, сделал вдох, словно собирался его поправить, но передумал:
— Да, ты трус. Ты трус, потому что, мне кажется, хочешь им быть. Ты хочешь получить Ракель, ты хочешь оказаться с ней в одной лодке, ты хочешь привязать себя к мачте, чтобы либо двигаться вперед в этой лодке, либо пойти с ней ко дну. Так всегда с тобой происходит, Харри, в тех редких случаях, когда ты даешь обещания. Как там в песенке?
Харри пробормотал:
— «No retreat, baby, no surrender».
[65]
— Вот в этом вся суть, в этом вся твоя суть.
— В этом моя суть, — тихо повторил Харри.
— Подумай об этом, и мы поговорим с тобой после собрания в Котельной во второй половине дня.
Харри кивнул и поднялся.
В коридоре беспокойно сидел и потел какой-то парень в тренировочном костюме. Он демонстративно посмотрел на часы, а потом недовольно — на Харри.
Харри пошел по улице Спурьвейсгата. Сегодня ночью он не спал, а утром не позавтракал. Ему кое-что требовалось. Он знал это. Ему требовалось выпить. Он отмел эту мысль, зашел в кафе на углу Бугстадвейен и заказал тройной эспрессо. Харри проглотил кофе прямо у стойки и попросил повторить. Он услышал за своей спиной тихий смех, но не повернулся. Вторую чашку Харри выпил медленно. Он открыл лежащую на столе газету, просмотрел передовицу и стал листать дальше.
Рогер Йендем размышлял о том, что из-за нераскрытого тройного убийства полицейских городской совет собирается произвести перестановки в Полицейском управлении.
После того как Столе впустил Пола Ставнеса, он снова занял свое место за письменным столом, а Ставнес направился в угол, чтобы надеть сухую футболку, извлеченную из рюкзака. Столе воспользовался случаем в открытую зевнуть, выдвинул верхний ящик и положил в него телефон так, чтобы хорошо его видеть. Затем он поднял голову и посмотрел на обнаженную спину своего пациента. После того как Ставнес стал ездить на сеансы на велосипеде, у них вошло в обычай, что он переодевался в углу кабинета. Он стоял, как всегда повернувшись к Столе спиной. Единственное, что было не как всегда, — это то, что окно, перед которым курил Харри, по-прежнему было открыто. Свет падал так, что Столе Эуне увидел в оконном стекле отражение голой груди Пола Ставнеса.
