— О чем размышляешь? — поинтересовалась Уинсом.
— В этой квартире нет никаких его личных вещей, заметила? — ответила Энни. — И ни ежедневника, ни записок. Даже компьютера с телефоном и тех нет. Такое ощущение, как будто он появлялся тут лишь время от времени и проводил здесь совсем незначительную часть своей жизни.
— Вполне возможно, — кивнула Уинсом.
— Тогда надо узнать, где он действительно жил, — решила Энни. — Ну как, не хочешь сходить со мной в театр?
Энни всегда считала, что театр Иствейла — настоящий шедевр реставрации. Чего им только не удалось впихнуть в двухэтажное здание десятиметровой ширины! При создании проекта никто и не думал, что театру понадобятся кафе и винные бары, и потому позднее их пришлось втиснуть в пристройку, из такого же камня и в том же стиле. Лишь большие, не разделенные на квадратики стекла окон выдавали младенческий возраст пристройки. Рядом с входом в театр висели афиши «Отелло» — в постановке иствейлского Общества любителей театра.
Внутри оказалось куда больше народа, чем Энни ожидала увидеть средь бела дня. Объяснялось это просто: только-только закончился детский музыкальный спектакль «Джейн-катастрофа».
[2]
Энни и Уинсом подошли к кассе, где восседала чересчур ярко накрашенная дама, болтавшая по мобильному телефону.
Девушки показали ей удостоверения:
— Простите, вы не позовете директора?
— Директора? — прижав трубку к внушительному бюсту, переспросила кассирша. — Может быть, вам требуется режиссер, милочка?
— Нет. Мне нужен кто-то из руководства, — ответила Энни.
Появилась стайка детей, распевающих песенку про Дикий Запад и перестреливающихся из воображаемых револьверов. Проносясь мимо, они чуть не сбили Энни с ног. Один из мальчишек, обернувшись, извинился, а другие побежали дальше, как будто вовсе ее не видели. Заметив Уинсом, какой-то малец восхищенно присвистнул.
Кассирша улыбнулась:
— Ох уж эти дети. Видели бы вы, во что превращается зал после детских спектаклей. Нашим уборщикам и жвачку приходится отдирать, и пятна от пролитой газировки отмывать, и фантики подбирать. Просто ужас.
Прямо как та киношка в Сент-Ивс, куда Энни ходила со своим бывшим.
— Так что насчет директора? — повторила она.
Извинившись, женщина быстро завершила беседу по телефону и нажала на «отбой».
— Честно говоря, у нас его нет, — призналась она. — Конечно, есть главный режиссер, но он все-таки не…
— А главный по реквизиту у вас кто? — перебила ее Энни.
— Вернон Росс. Он руководит всем нашим техническим персоналом. — Женщина искоса глянула на Энни: — А что случилось-то?
— Может, подскажете, как пройти? Мы очень торопимся.
— По-вашему, я не тороплюсь? Я тут целый день просидела!
— Вы просто покажите нам, куда идти, и отправляйтесь себе спокойно домой, — с улыбкой сказала ей Уинсом.
— Ладно. — Женщина хмуро глянула на Уинсом и кивнула в сторону входа: — Заходите внутрь и идите прямо к сцене. Вернон наверняка там. А если нет, то загляните в дверь позади сцены. Они сейчас как раз убираются и готовятся к вечернему представлению.
— Ясно. Спасибо, — поблагодарила Энни, и они направились к двойным дверям, ведущим в зал.
И в партере, и на балконе стояли узкие скамьи, похожие на церковные, бережно отреставрированные. Рядом со сценой — несколько ящиков для сбора пожертвований. Уж лучше бы заменили тут всю мебель, подумала Энни. Но, понятное дело, реставраторам хотелось сохранить интерьер времен Георгов, хотя сидеть на этих жестких деревянных скамьях было неудобно. Вскоре после торжественного открытия театра Энни решила купить билет на «Микадо». Бедняга-мэр, сидевший в ложе, непрерывно вертелся, пытаясь устроиться получше, жена поедала беднягу возмущенным взглядом. У Энни же еще неделю после спектакля болела спина и ныла задница.
А вот Бэнкс регулярно водил Софию на местные концерты, хотя та, как догадывалась Энни, вовсе не была большой поклонницей фолка. Они уже насладились тут выступлениями Кэтрин Тикелл, Кейт Расби и Элизы Карти, и Бэнкс никогда не жаловался. У него-то зад после театра не болит — еще бы, он небось весь концерт парит над жестким сиденьем, восседая на облаке любви.
В зрительном зале горел свет. Несколько человек в джинсах и старых футболках перетаскивали на сцену мебель и меняли задники. Энни и Уинсом подошли поближе, и к ним обратилась молодая женщина:
— Простите, но спектакль окончен. Посторонним сюда нельзя.
— Знаю, — ответила Энни. — Мы хотели бы поговорить с Верноном Россом.
Со сцены к ним спустился мужчина, кудрявый, седой и раскрасневшийся, в клетчатой рубашке с закатанными рукавами и комбинезоне цвета хаки.
На волосатых руках виднелись следы порезов.
— Вернон Росс, — представился он, пожимая обеим руку. — Чем могу помочь?
Девушка вернулась к работе, но поглядывала на посетительниц. Энни не сомневалась, что она старательно напрягает слух, чтобы ни слова не упустить.
— Инспектор Энни Кэббот. А это сержант Уинсом Джекмен. Мы из отдела особо тяжких преступлений.
— Ничего себе, — нахмурился Росс. — Насколько мне известно, у нас поблизости никаких преступлений не происходило.
— Нет, — улыбнулась ему Энни. — Во всяком случае, мы очень на это надеемся.
— Так в чем же тогда дело?
— Скажите, вы были дружны с неким Марком Хардкаслом?
— Был? Мы все его друзья. А что? — забеспокоился Росс. — С ним что-то случилось? Марк попал в аварию?
Энни заметила, что деловитая суета вокруг внезапно прекратилась. Люди побросали стулья, столы и прочий реквизит и смотрели теперь на нее и на Росса.
Уинсом вытащила блокнот.
— А вы не знаете, как можно связаться с ближайшими родственниками мистера Хардкасла?
— О боже, — ахнул Росс, — какая-то беда?
— Сэр?
— Нет, не знаю. Родители у него умерли. Он однажды обмолвился, что у него где-то в Австралии есть тетка, но, по-моему, они не общались. А что? Что с ним такое?..
Энни повернулась лицом к сцене:
— Крайне неприятно об этом сообщать, но никуда не денешься… Сегодня днем в Хиндсвелском лесу было обнаружено тело Марка Хардкасла. — Она вновь взглянула на Росса: — Может, вы опознаете его тело, сэр? И я бы хотела задать вам еще несколько вопросов.
Как Энни и ожидала, услышав ее объявление, все дружно ахнули. Вернон Росс заметно побледнел.
— Марк… — пробормотал он. — Но как? Почему?
