— Это у такого-то божьего одуванчика, как Эдит Таунсенд? В Сент-Джонс-Вуд?
— Ну, всякое бывает.
— А может, они — часть большой схемы, — предположил Бэнкс.
— В каком смысле?
— Вполне возможно, они тоже участвуют в заговоре. В чем бы он ни состоял. — Бэнкс одним махом прикончил коктейль. — Идем где-нибудь поедим, заодно все это и обсудим. Я уже озверел от всех этих шпионов. Голова раскалывается. И жутко хочется есть.
— Кстати. — Отсмеявшись, София протянула руку за сумочкой. — В Брикстон-Академи сегодня играет квартет Уилко Джонсона. Можем пойти, проведу тебя по своему удостоверению.
— Ну что же, — поднявшись, Бэнкс протянул ей руку. — Чего мы ждем? Мы ведь успеем еще съесть по бургеру?
10
В четверг София ушла на работу рано, а Бэнкс все стоял под душем, пытаясь окончательно проснуться.
Вчерашний концерт прошел просто замечательно. После него они выпили по бокалу с друзьями Софии, засиделись за разговорами и домой вернулись поздно. Хорошо еще, Бэнкс не забыл поставить на зарядку новый мобильник. После душа он собирался одеться, выпить кофе и позвонить Энни, сообщить свой новый номер.
Бэнкс пока не решил, стоит ли ему снова ехать к Таунсендам. Наверное, нет. Какой смысл? Правда, сегодня молчаливый мистер Таунсенд будет на работе. И в отсутствие супруга Эдит может оказаться более разговорчивой. А может и полицию с испугу вызвать, увидев, что Бэнкс снова топчется у нее на крыльце.
Если Таунсенды причастны к этой истории, значит, они и сами имеют отношение к разведке. Вероятно, дом супругов — нечто вроде «явочного пункта», кого-то они там укрывают, за что им правительство, разумеется, платит. И значит, Бэнксу у них ничего не выведать. Ну а если у них устроен элитный бордель для гомосексуалистов (как предположила София), то — опять же — старики обязаны держать язык за зубами. Похоже, Чарльз-лейн и впрямь оказалась тупиком для расследования.
Бэнкса утешало лишь одно: скорее всего, то, что произошло в доме на Чарльз-лейн, не имело особого значения. Важно лишь то, что Сильберт встречался с тем мужчиной и их обоих запечатлели на фотографиях, которые потом оказались у Марка Хардкасла. И тут уже возможны два варианта: либо он все неправильно истолковал, либо попал в самую точку. В этом деле куда важнее было установить личность фотографа, чем таинственного спутника Сильберта.
Вытираясь и одеваясь, Бэнкс, сам не зная почему, принялся напевать битловское «Норвежское дерево». Ему вдруг послышалась какая-то возня у двери, но, распахнув ее, он никого не обнаружил. Озадаченный, Бэнкс вернулся на кухню. Слава богу, София оставила ему в кофейнике кофе! Он налил себе чашечку, забросил в тостер кусочек хлеба из непросеянной муки и устроился на барном табурете.
Кухня была маленькая, тем более для такой заядлой кулинарки, как София, но удобная и современная. С рейлингов над столешницами свисали разнообразные кастрюльки, сковородки и множество кухонных аксессуаров, начиная с набора ножей от «Хенкеля» и мощного миксера и заканчивая дешевым пластиковым пилером для чистки морковки — одним из тех, что надеваются на палец, как кольцо. Рядом тускло поблескивала газовая плита из матированной стали.
В тостере подпрыгнул кусочек хлеба, и Бэнкс, намазав его маслом и грейпфрутовым джемом, принялся просматривать утренний выпуск «Индепендент», который София оставила на столе. Дело Хардкасла — Сильберта даже не упоминалось и, судя по всему, уже не вызывало у газетчиков никакого интереса. Зато вот Эми Уайнхаус
[8]
опять вляпалась в историю с наркотиками. Бэнксу было ее жаль. Опять все будут говорить о ее зависимости, а не о потрясающем таланте. Зато так о ней узнает куда больше народу. У Билли Холлидей ведь были похожие проблемы. Правда, она все-таки лечилась. Но даже несмотря на зависимость, песни она писала удивительные, а как пела… Что и говорить, у музыкантов частенько возникают проблемы с наркотиками, поэтому Бэнкс очень боялся за своего сына Брайана, как бы не сорвался парень. Единственным же известным ему наркоманом среди детективов был Шерлок Холмс, и ведь здорово справлялся со своей работой. Жаль, что он всего лишь выдуманный персонаж.
Закрыв газету, Бэнкс отложил ее в сторонку. Надо прикинуть, чем сегодня заняться. Самое главное: ему необходимы любые сведения о Лоуренсе Сильберте, а их добыть совсем непросто. Отец Софии пересекался с Сильбертом в середине восьмидесятых в Бонне. Сильберту тогда было около сорока. Он и в шестьдесят был мужчина хоть куда, а тогда, вероятно, находился в самой лучшей своей поре. И чем он занимался в Германии? Наверное, тем же, чем тогда занимались все работники спецслужб, — помогал перебежчикам перебраться через Берлинскую стену, внедрялся в страны Восточного блока, вызнавал, какие достижения появились в науке, промышленности и военном оснащении, что изменилось в политике. Возможно, иногда он даже был тайным киллером. Тогда политика представляла собой спутанный клубок из шпионажа и контршпионажа, в котором барахтались агенты, иногда двойные, а то и тройные. Человек со стороны никогда не смог бы внедриться в эту веселую компанию — просто не понял бы, с чего начинать.
Кроме того, огромное количество тогдашних архивов утеряно и уничтожено. В наше время лишь немцы активно пытаются восстановить старые документы Штази. Они даже разработали компьютерную программу, которая в считаные секунды собирает головоломку из уничтоженных бумаг. А все остальные предпочли выкинуть из памяти прежние грязные делишки.
Поразмыслив, Бэнкс выбрал, с чего ему начать.
Помыв за собой посуду и убедившись, что кофеварка выключена, а в портфеле лежат все нужные ему документы, Бэнкс направился к выходу. Проверив сигнализацию, он вышел на улицу и, добравшись до Кингс-роуд, свернул налево, к Слоун-сквер и станции метро, в который уже раз разозлившись, что с нее можно попасть лишь на кольцевую и на линию Дистрикт. Значит, ему придется либо топать до самой Бейкер-стрит или делать две пересадки: на станции «Виктория» и на «Грин-парк».
Впрочем, спешить ему было некуда. Да и до Свисс-Коттеджа ехать недолго, так что вскоре он узнает, живет ли там еще Лео Вествуд, бывший возлюбленный Лоуренса Сильберта.
Энни нередко захаживала в кабинет суперинтенданта Жервез, и когда та пригласила ее на чашечку чая, немедленно согласилась. Последний раз, когда Энни сидела на стуле для посетителей, на нее лился нескончаемый поток одновременно лести и ругани — а все из-за финальной точки в ее последнем расследовании. Начальницу можно было понять. То, что дело раскрыли, — очень хорошо. То, что в качестве аргументов фигурировала парочка трупов, — очень нехорошо. В конечном итоге Энни повезло, и ей удалось закончить расследование, не получив серьезных обвинений в несостоятельности избранной версии. Возможно, Жервез просто пожалела едва оправившуюся от нервного срыва подчиненную. Правда, на Жервез это было совсем не похоже. В общем и целом Энни считала, что все по справедливости, что это не просто поблажка.
