— Уинсом, с чего ты взяла, что все болеют душой за свое дело, как ты? Да они думают тем же местом, на котором сидят, так что подобное ничегонеделание стимулирует их умственные способности. Мы просили, чтобы за домом велось наблюдение? Оно ведется. Мы ж не указали, что наблюдатели должны быть вежливые и толковые.
Уинсом рассмеялась:
— В следующий раз обязательно внесу в запрос этот пункт. И чтоб машину попристойнее выдавали.
Дорожка, аккуратно выложенная плиткой, привела их к двери. Бэнкс нажал на звонок. Изнутри не доносилось ни звука.
— Шторы задернуты, — сказала Уинсом. — Сдается мне, эти ребята следят за домом, где никого нет.
— Меня бы это не удивило, — хмыкнул Бэнкс и снова позвонил.
По-прежнему ничего. Хотя… Ему показалось, что в глубине дома кто-то сдавленно стонет и мычит сквозь зубы. Он поглядел на Уинсом. Та нахмурилась и кивнула, давая понять, что тоже слышала странные звуки.
Казалось, внушительная дверь крепко заперта, однако, когда он повернул ручку, она вдруг преспокойно открылась. Бэнкс проверил замок, точнее говоря солидный засов, и убедился, что тот не сломан. Имелась еще и мощная цепочка, и сигнализация, которая сейчас была отключена. Они вошли, притворив за собой дверь, и оказались в полутемном холле. Смутно угадывались очертания стула с высокой спинкой, а справа от них — широкая лестница на второй этаж.
Когда глаза попривыкли, Бэнкс увидел три двери. Снова раздался стон, и стало ясно, что он доносится из комнаты, расположенной по левую руку. Бэнкс толкнул дверь, и она медленно открылась. В комнате было еще темнее, чем в холле, поэтому он сразу направился к окну и раздвинул плотные бархатные шторы. Закатное солнце осветило книжные полки во всю стену, современные эстампы в рамках и дорогущую стереосистему, а на полу, в самом центре, — массивный стул, опрокинутый набок, и накрепко прикрученного к нему человека.
— Виктор Мэллори, я полагаю? — не без сарказма произнес Бэнкс.
В ответ раздалось лишь сдавленное рычание.
— Уинсом, будь добра, поищи где-нибудь ножницы или острый кухонный нож, — попросил старший инспектор.
Уинсом вышла в холл, хлопнула одна дверь, затем другая, и вскоре она вернулась, держа в руке небольшие ножницы.
— Отлично.
Бэнкс присел, и в нос ему ударил острый запах мочи — брюки у Мэллори были мокрые, на пол натекла лужа.
— Прежде всего, Виктор, — сказал со вздохом Бэнкс, — хочу вам сообщить, что мы из полиции, никакого вреда вам не причиним, а потому, когда я освобожу вас и сниму кляп, не надо орать: «На помощь!» — или пытаться убежать. Усвоили?
Мэллори кивнул и снова что-то промычал.
— Да вам бы это и не удалось, — продолжал Бэнкс. — Детектив Уинсом — гордость нашей команды по регби. Подножки, блокировки и дроп-кики — ее излюбленные приемы. — Он услышал, как Уинсом что-то недовольно буркнула себе под нос, и весело ей улыбнулся.
— Ладно, чего там, — кивнула она.
Показав свое удостоверение, Бэнкс принялся освобождать пленника от клейкой ленты. Когда он отогнул уголки скотча и резко сорвал кляп с лица Мэллори, тот вскрикнул и прижал ладони к губам. Если наружка и услышала этот вопль, то они явно не торопились пресекать полицейский произвол.
— Вы мне весь рот ободрали, — простонал Мэллори.
Да уж, действительно, на полу, где он лежал, осталось несколько капель крови.
— Нечего ныть, не маленький, — отмахнулся Бэнкс. — В остальном все в порядке? Не надо вызвать врача? Или «скорую»?
— Нет-нет, не стоит. Я… я просто головой ударился, когда стул упал. Думаю, сотрясения нет. Сознания я не терял, никаких симптомов. — Мэллори потер запястья и щиколотки. — Мне бы попить воды.
Уинсом принесла высокий пивной бокал, полный до краев. Он жадно осушил его, даже не замечая, что облил при этом грудь и брюки.
Бэнкс дал ему время размять затекшие мышцы и слегка поприйти в себя.
Мэллори избегал смотреть на Уинсом и обращался исключительно к Бэнксу:
— Э-э, у меня тут случилась небольшая неприятность… видите ли. Вы позволите мне быстро принять душ и переодеться, прежде чем мы пообщаемся?
Его выговор не оставлял сомнений, что он получил отличное образование. На взгляд Бэнкса, манеры Мэллори отдавали откровенным снобизмом.
— На это нет времени, — отказался Бэнкс.
— Но я полагал…
— Хорошо, поступим так: вы можете вытереться и переодеться, но только в моем присутствии. Устраивает вас?
— Согласен, что ж поделаешь.
— А я пока чай приготовлю, — вызвалась Уинсом.
— Прекрасно, — улыбнулся Бэнкс. — Повезло вам, однако. Обычно она чаю не предлагает.
Поднимаясь по лестнице вслед за Мэллори, он заметил, будто бы невзначай:
— Хороший у вас дом.
— Благодарю.
— Сколько ж вы за него заплатили?
— Много.
— Нет, правда. Четвертак? Пол-лимона? Неужели лимон?
— Четыреста штук. Выгодная сделка по тем временам.
Бэнкс насмешливо присвистнул.
Они вошли в однотонную белую спальню с просторными встроенными шкафами и смежной ванной. Бэнкс терпеливо ждал, пока Мэллори разделся, бросил вещи в корзину для грязного белья, тщательно вытерся махровым зеленым полотенцем, которое также отправилось в корзину, и натянул темно-синий спортивный костюм. Когда он был готов, Бэнкс жестом пригласил его первым спуститься по лестнице.
Уинсом устроилась на диване, перед ней на столе их ждали чайник, молоко, сахар и три фаянсовые кружки.
— Я похозяйничаю, раз уж начала? — предложила она, разливая всем чай.
Мэллори уселся у камина в обширное кресло с мягкими подлокотниками, Бэнкс занял место напротив.
— Ну что ж, Виктор, расскажите, что у вас тут случилось.
— Пришли двое. Они… скрутили меня — да вы и сами видели, — а потом преспокойно ушли, бросив на произвол судьбы. Я мог умереть с голода или задохнуться, если бы вы не появились так вовремя.
— Мы с удовольствием приняли бы награду за спасение вашей жизни, — усмехнулся Бэнкс, — но что-то мне подсказывает, вы несколько преувеличиваете. Долго вы пробыли в таком положении?
— Даже не знаю. Я потерял счет времени. Они пришли сразу после ланча.
— Значит, часов пять-шесть. — Бэнкс поглядел на Уинсом, которая сделала соответствующую запись в своем блокноте.
— Да, примерно так. Я пытался освободиться, но в итоге лента затянулась еще туже. И тогда я рванул так сильно, что опрокинулся вместе со стулом на пол. Абсолютно беспомощное состояние — словно жук, которого перевернули на спину, или черепаха.
— Да, мы видели.
