Она передвинула кресло к окну. Был ясный день, и солнце освещало яблони в цвету, посаженные с одной стороны ее обнесенного стеной сада. В этом году они зацвели поздно, и она не была уверена, будут ли летом яблоки. Время от времени эти деревья переставали плодоносить — и вдруг на следующий год были буквально усыпаны маленькими красными яблочками, которые Изабелла собирала, а потом делала чатни
[3]
или соус по рецептам своей матери.
Ее мать — ее благословенная американская матушка — умерла, когда Изабелле исполнилось одиннадцать, и воспоминания потихоньку стирались. Сливались месяцы и годы, и в памяти Изабеллы лицо, склонявшееся ночью над ее кроватью, когда ей поправляли одеяло, теперь потускнело. Правда, она слышала голос, эхом отдававшийся в мозгу, — этот мягкий выговор южанки, который, по словам ее отца, напоминал ему о мхе на деревьях и о персонажах из пьес Теннесси Уильямса.
[4]
Сидя в утренней комнате перед чашкой кофе, второй за это утро, стоявшей на столике со стеклянной столешницей, Изабелла обнаружила, что застряла в самом начале кроссворда — это было просто невероятно. Слова по горизонтали были оскорбительно легкими: «Они используются в игровой индустрии и имеют прорезь (9, 7)». Однорукие бандиты. И затем: «Немец, который управляет (8)». Разумеется, это менеджер. Но после нескольких слов в том же духе она наткнулась на: «Взволнованный счетом (7)» и «Уязвимый, как мы ошибочно полагали (4, 4)». Она не разгадала ни первую, ни вторую загадку, и это не давало решить кроссворд. Она почувствовала досаду и разозлилась на себя. Ключи найдутся в свое время, и ее осенит позже, но пока что она потерпела поражение.
Разумеется, Изабелла знала, в чем дело. Ее расстроили события вчерашнего вечера, — вероятно, сильнее, чем ей казалось. Она никак не могла заснуть и, проснувшись в предрассветный час, поднялась с постели и спустилась выпить стакан молока. Изабелла попыталась читать, но никак не могла сосредоточиться и, выключив свет, лежала в постели, думая о мальчике и вспоминая его красивое спокойное лицо. Испытывала бы она такие же чувства, если бы это был кто-нибудь постарше? Было бы ей так же горько, если бы эта голова была седой, а лицо избороздили бы морщины и оно не было бы столь молодым?
Бессонная ночь и подобный шок — не удивительно, что она не может отыскать эти очевидные ключи к решению кроссворда. Отбросив газету, она поднялась на ноги. Ей хотелось с кем-нибудь поговорить, обсудить случившееся вчера вечером. Не было смысла в дальнейшем обсуждении этого происшествия с Грейс, которая только делала бы маловероятные предположения и пересказывала длинные истории о различных несчастьях, слышанные ею от друзей. Если городские мифы где-то берут начало, подумала Изабелла, то, должно быть, у их истоков стоит Грейс. Она решила отправиться в Брантсфилд и побеседовать со своей племянницей Кэт. Кэт была владелицей магазина деликатесов, расположенного на оживленном перекрестке, в популярном у покупателей месте. Когда бывало не слишком много клиентов, обычно она могла выкроить время, чтобы выпить с тетушкой чашечку кофе.
Кэт охотно ее выслушивала, и если Изабелле нужно было увидеть вещи в истинном свете, магазин племянницы был первым портом захода. То же самое было и с Кэт. Когда у нее возникали проблемы с бойфрендами — а такие проблемы возникали постоянно, — она обсуждала их с тетушкой.
— Конечно, ты знаешь, что я собираюсь тебе посоветовать, — сказала ей Изабелла шесть месяцев тому назад, как раз перед появлением Тоби.
— А ты знаешь, что я отвечу.
— Да, — согласилась Изабелла. — Полагаю, что знаю. А еще я знаю, что мне не следует это говорить, потому что мы не должны учить других, что им делать. Но…
— Но ты считаешь, что я должна вернуться к Джейми?
— Именно, — ответила Изабелла, вспомнив Джейми с его прелестной усмешкой и прекрасным голосом.
— Да, Изабелла, но ты же знаешь, не так ли? Ты знаешь, что я его не люблю. Просто не люблю.
На это нечего было возразить, и разговор закончился сам собой.
Она взяла пальто, крикнув Грейс, что не вернется к ланчу. Изабелла не была уверена, что та ее услышала: откуда-то доносился вой пылесоса. Поэтому она позвала Грейс снова. На этот раз домработница выключила пылесос и откликнулась.
— Не готовьте ланч, — повторила Изабелла. — Я не очень голодна.
Кэт была занята, когда Изабелла добралась до ее магазина. Там было несколько покупателей — двое выбирали бутылку вина, указывая на ярлыки и обсуждая достоинства «Брунелло», которое предпочитали «Кьянти»; Кэт была занята с другой клиенткой, которой она разрешила попробовать кусочек сыра от большого куска пекорино на мраморной доске. Встретившись взглядом с Изабеллой, она улыбнулась и беззвучно поприветствовала ее. Изабелла указала на один из столиков, за которым Кэт обычно подавала покупателям кофе. Она дала понять, что подождет, пока уйдут клиенты.
Рядом со столиком были аккуратно сложены континентальные газеты и журналы, и она взяла экземпляр «Коррьере делла сера» двухдневной давности. Она читала по-итальянски, так же как и Кэт. Бегло просмотрев страницы, посвященные итальянской политике, которую она нашла довольно невнятной, Изабелла принялась за страницы, посвященные искусству. Там был пространный материал, излагающий новый взгляд на творчество Кальвино
[5]
и небольшая заметка о предстоящем сезоне в Ла Скала. Она решила, что ни одна из этих статей ее не интересует: она ничего не знала о певцах, упомянутых в заголовке статьи о Ла Скала, а Кальвино, по ее мнению, не нуждался в чьей-либо оценке. Таким образом, оставался лишь материал об албанском кинорежиссере, который проживал в Риме и пытался снимать фильмы о своей родной стране. Чтение этой статьи наводило на невеселые размышления: очевидно, в Албании того времени не было кинокамер — кроме тех, что принадлежали контрразведке, которая снимала подозреваемых. «Только в тридцать лет режиссеру удалось раздобыть какую-то камеру. „У меня дрожали руки, — рассказывал он. — Я боялся, что уроню ее“».
Дочитав статью, Изабелла отложила газету. Бедняга. Столько лет, потраченных впустую… Людей всю жизнь угнетали, не давали им никаких возможностей для самореализации. Даже если они знали или подозревали, что когда-нибудь этот режим рухнет, многие, вероятно, думали о том, что для них уже будет слишком поздно. Утешала ли их мысль о том, что у их детей будет то, в чем отказано им самим? Она взглянула на Кэт. Ее племянница, которой было двадцать четыре, понятия не имела, что это такое, когда половина мира не имеет возможности общаться со второй половиной. Она была совсем девочкой, когда рухнула Берлинская стена, а Сталин, Гитлер и другие тираны были для нее всего-навсего историческими персонажами, столь же далекими, как Борджиа. Интересно, кто же является для нее пугалом? Кто действительно мог бы навести ужас на ее поколение? Несколько дней назад Изабелла услышала, как кто-то говорил по радио, что детей нужно учить тому, что плохих людей нет, а зло — просто то, что люди совершили по ошибке или незнанию. Это соображение так ее поразило, что она застыла на месте — в этот момент она находилась на кухне, — глядя в окно, где ветер шевелил листья на дереве. Значит, плохих людей нет. Он действительно так сказал? Всегда найдутся люди, готовые сказать подобное — просто чтобы показать, что они не старомодны. Ну что же, она подозревает, что вряд ли услышит такое суждение от этого человека из Албании, который жил в окружении зла, и оно было для него словно четыре стены тюрьмы.
