Изабелла вспомнила о возмутительных словах, которые, как ей показалось, беззвучно произнесла Кэт. Это правда, подумала она и улыбнулась про себя.
Глава десятая
Ее предложение уехать на несколько дней на Джуру не выглядело импульсивным в холодном свете утра, как она опасалась. Джейми эта идея застала врасплох, поскольку они не планировали уехать куда-нибудь вместе, но теперь он решил, что эта мысль ему по душе.
— Гебриды — идеальное место, — сказал он. — Знаешь, я был на острове Хэррисен несколько лет назад. И мы побывали на Саут-Айст. Это чудесное чувство, будто ты находишься на самом краю света.
— Так оно и есть, — заметила Изабелла. — На самом краю Шотландии. А также Европы.
Джейми посмотрел в окно. Они завтракали на кухне, и в большое викторианское окно лился утренний солнечный свет, и в его лучах танцевали пылинки, походившие на крошечные планеты в космосе.
— Разве не странно, — сказал Джейми, — что мы считаем, будто в воздухе пусто, а там полно всего. Пылинок. И вирусов, наверное.
Изабелла размышляла о Гебридских островах.
— А Джура? — спросила она. — Ты там бывал?
Джейми покачал головой.
— Я запутался в Гебридских островах, — признался он. — Джура — это тот остров, который рядом с Ислэем, не так ли?
— Да, — подтвердила Изабелла. — Ислэй гораздо больше. Там производят больше виски — на шести или семи винокуренных заводах, как я думаю. А затем — Джура. «Остров оленя» — вот что это означает по-норвежски.
— А, понятно. Я видел его с Ислэя, но никогда там не был. — Сделав паузу, он с интересом взглянул на Изабеллу. — Но почему именно Джура? — Задав этот вопрос, он вспомнил: это же картина, которую они видели на аукционе. На ней была изображена Джура.
Джейми приподнял бровь:
— Это не имеет отношения к?..
Изабелла пожала плечами.
— Я об этом думаю, — сказала она. — Я думаю об этой картине. Полагаю, именно она заставляет меня отправиться туда. У меня там друзья. Мне бы хотелось с ними повидаться.
— С кем? — спросил Джейми и подозрительно на нее взглянул. У Изабеллы была привычка руководствоваться в своих действиях весьма конкретными причинами, даже если ее поступки казались спонтанными и незапланированными.
— Люди по фамилии Флетчер, — ответила Изабелла. — У них есть имение в Ардлуссе. Я немного знала Чарли и Роз Флетчер и несколько лучше знаю их дочь, Лиззи Флетчер. Она великолепная кулинарка — стряпает для гостей в охотничьих домиках и организует вечеринки на Шотландском нагорье, в общем, все такое. Дом унаследовал ее брат, но Лиззи по-прежнему там живет, когда не стряпает на заказ. Она тебе понравится.
— Это всё? — спросил Джейми. — Или есть кто-нибудь еще?
— Я была там всего два раза, — сказала Изабелла. — И мало с кем успела познакомиться. Менеджер винокуренного завода. Женщина в магазине в Крейгхаусе. — Она пила кофе и сейчас осушила последние молочные капли: Изабелла любила пить кофе с молоком. — А ты слышал об Оруэлле?
Джейми слышал:
— Он написал «1984», не так ли?
— Да, в Барнхилле, доме в верхней части острова. Он закончил этот роман в тысяча девятьсот сорок восьмом году.
— И вот каким образом…
Интересно, читал ли Джейми «1984», подумала Изабелла. Его чтение было бессистемным, но случались сюрпризы. Он прочел «Анну Каренину», но не знал, кто такая мадам Бовари. Ей внезапно пришла мысль, что в этом кроется добрая половина очарования Джейми. Это прелестно — не знать таких вещей. «Кто такая мадам Бовари?» — спросил он однажды, и Изабелла, которая была не готова к подобному вопросу, чуть не ответила: «Я», в шутку, но вовремя себя одернула. Но ведь это правда, не так ли? Подобно мадам Бовари, она влюбилась в мужчину, который младше нее. Правда, у нее нет мужа, и нет на нее Флобера, чтобы наказать ее. Женщины, которые отчаянно влюблялись, бросая вызов условностям, были наказаны авторами, создавшими их, — Анна тоже была наказана. Изабелла улыбнулась при этой мысли. А будет ли она наказана за любовь к Джейми? Правда, ее не создал автор. Изабелла реальна.
Оруэлл. Он себя наказал, подумала она, — тем, что пристально вглядывался в кошмары, а потом писал про них.
— Да, — ответила она. — Он переставил цифры и получил тысяча девятьсот восемьдесят четыре. Эта дата, наверное, казалась тогда ужасно далекой, — Изабелла поднялась. — А когда действительно наступил тысяча девятьсот восемьдесят четвертый год, он в конце концов оказался не таким уж плохим. Он определенно кажется таким безмятежным по сравнению с тем, что творится сегодня. Все эти камеры слежения, постоянно нацеленные на улицы, и тому подобное. Все стали такие подозрительные.
Джейми поднялся и взглянул на свои часы. Ему нужно было попасть в академию примерно через час, и он думал о мальчике, который ждал его в музыкальной комнате. Этому мальчику не нравилось играть на фаготе, и он страдал на уроках, едва скрывая скуку. Они питали друг к другу искреннюю неприязнь. Джейми претило его отношение к фаготу и смутно раздражала пробуждающаяся сексуальность этого мальчишки, проявлявшаяся в какой-то суетливой нервозности и прыщах… Трудно быть мальчишкой четырнадцати лет, да и в пятнадцать не лучше. Тебе кажется, будто ты уже все знаешь, и так удручает, что никто не хочет это признать. А девчонки, которым так же не по себе, кажутся такими насмешливыми, такими близкими и в то же время далекими, такими неприступными, потому что либо тебе не хватает роста, либо у тебя прыщи на коже. Джейми содрогнулся. Неужели он тоже был таким?
Он задумался над тем, что сказала Изабелла. Неужели все настолько изменилось к худшему? А если да, то почему?
— Подозрительные? — переспросил он. — Мы стали более подозрительными?
Изабелла в этом не сомневалась.
— Да, конечно. Взять хотя бы аэропорты: ты же становишься подозреваемым с той самой минуты, как туда ступит твоя нога. И причины очевидны. Но мы также стали более подозрительными по отношению к другим, поскольку больше их не знаем. Наше общество стало обществом незнакомцев — кругом люди, с которыми у нас нет ничего общего, с которыми мы говорим на разных языках. Они определенно не знают те стихи, которые мы любим, и не читают те книги, которые читаем мы. Чего же можно ожидать при таких обстоятельствах? Мы чужие друг другу.
Джейми внимательно слушал. Да, возможно, Изабелла и права, но куда же заведут ее такие рассуждения? Нельзя повернуть время вспять и вернуться туда, где все мы росли в одной деревне.
— Что мы можем сделать? — спросил он.
— Ничего, — ответила Изабелла. Она с минуту поразмыслила над своим ответом. Он был пораженческим и, возможно, неправильным. Мы могли бы попытаться воссоздать сообщество, найти точки соприкосновения и объединиться вокруг культуры. Нам это необходимо сделать, иначе мы придем к полной разобщенности — да уже почти пришли. Однако это нелегко — воссоздавать гражданское общество. Не так-то просто цивилизовать одичавшую молодежь, банды; детей, лишенных языка и морального компаса из-за того, что они заброшены отцами, а у некоторых их вообще нет. — Я не имела в виду, что совсем ничего нельзя сделать, — сказала она. — Но это сложно.
