Изабелла представилась. Она выразила надежду, что Эйлса не возражает против ее визита без предупреждения, — она от Гая Пеплоу.
— Гай? О да. — Женщина жестом пригласила Изабеллу войти. — Боюсь, что тут беспорядок. Мой малыш не самый аккуратный ребенок в мире.
— Он в школе?
— Да, через дорогу. Он совсем скоро вернется. Я и несколько других матерей по очереди водим детишек в школу и обратно. Выстраиваем их в шеренгу по пять и так и ведем.
Изабелла улыбнулась:
— Их называли «крокодилами», эти шеренги. «Идти крокодилом». — И ей вспомнился детский сад, где детей связывали вместе веревкой, когда выводили на прогулку. Разумная мера, но сейчас бы ее вряд ли одобрили: сегодня государство просто запретило бы выводить детей на прогулку на том основании, что это слишком опасно.
— «Крокодил». Да.
Они уселись в гостиной. В доме чувствовалось присутствие маленького мальчика: детали конструктора были разбросаны в углу; футбольный мяч обступила пара грязных футбольных бутсов; несколько детских комиксов рассказывали о «Кошке Корки» и об «Отчаянном Дэне и его коровьем пироге». Все это был мир маленького мальчика, еще не увлеченного электроникой.
— Если вы размышляете о том, зачем я к вам пришла, — начала Изабелла, — то это имеет отношение к одной из картин Эндрю.
— Понятно. — Голос Эйлсы звучал очень ровно, и Изабелла подумала: да, ведь с тех пор прошло восемь лет.
— Не знаю, известно ли это вам, — продолжала Изабелла, — но пара картин недавно появилась на рынке.
Эйлса пожала плечами:
— Да, они попадаются время от времени. Должна сказать, что не особенно слежу за тем, что происходит. У меня самой около десяти его картин. Я держу их главным образом не здесь, а в доме у моей матери. Возможно, позже я продам одну-две — в зависимости от того, нужны ли нам будут деньги. — Она обвела взглядом комнату. Несмотря на весь беспорядок, здесь было уютно. — В данный момент дела обстоят совсем неплохо. Я работаю несколько часов в день, и мне очень прилично платят, и у меня есть этот дом. — Она вопросительно взглянула на Изабеллу: — Вы хотите купить одну из моих картин? Дело в этом?
Изабелла заверила, что это не так.
— Наверное, у вас много предложений, — заметила она.
— Есть несколько, — ответила Эйлса. — Особенно теперь, когда работы Энди так популярны. На днях приезжал один коллекционер из Нью-Йорка. Шикарный господин. У него три картины Энди, и он сказал, что предпочитает их Кэделлу. Упомянул, что одна из них висит у него рядом с Уайетом.
— Хорошая компания, — сказала Изабелла. — У меня, знаете, есть одна его картина — маленькая. Она висит у меня на лестнице, но, боюсь, не соседствует с кем-нибудь из знаменитостей.
— Значит, вы не собираетесь покупать одну из моих?
— Нет. Но мне предложил одну его картину человек, купивший ее на аукционе. Это одна из тех картин, на которых изображена Джура. — Изабелла достала из кармана сложенную страницу из каталога «Лайон энд Тёрнбулл». — Вот ее фотография из каталога аукциона. Интересно, знаете ли вы эту работу.
Эйлса взяла в руки страницу и всмотрелась в фотографию.
— Нет. Я ее совсем не помню. Но если она написана на Джуре, то это, возможно, одна из тех… — Она не докончила фразу. — Это может быть одна из его последних работ. Тех, которые он написал там после того, как уехал.
До этого Эйлса говорила будничным тоном, но теперь в голосе слышалось сожаление. И раскаяние, как показалось Изабелле.
— Конечно, — сказала Изабелла. — Но я думала, что, быть может, вам известно что-нибудь еще об этой картине.
— Нет, не известно. Но знаете, это его работа. Определенно его. Только взгляните на нее.
Изабелла взяла у нее страницу каталога и снова сложила. В эту минуту распахнулась входная дверь, и в комнату вошел мальчик. На ходу он снимал синий свитер, который швырнул на пол.
— Только не на пол, Магнус, — укорила его Эйлса. — Не следует бросать одежду на пол.
Но мы все равно ее бросаем, подумала Изабелла. Чарли, несомненно, будет делать то же самое.
Магнус смотрел на Изабеллу с неприкрытым любопытством, как это свойственно детям.
— Этой даме нравятся папины картины, — объяснила ему Эйлса. — Она пришла поговорить со мной о них. А ты можешь пойти на кухню и съесть шоколадное печенье. Одно шоколадное печенье.
И Магнус устремился на кухню, а Изабелла подумала: «Папины» — вот и ответ, по крайней мере, на один вопрос. Кто бы ни был на самом деле отцом мальчика, он воспитан в сознании, что он — сын Эндрю Мак-Иннеса, которого никогда не знал. Отец, который был лишь именем и кем он мог гордиться. Однако какая это слабая замена отцу из плоти и крови, который помог бы маленькому мальчику собирать конструктор, и играл бы с сыном в футбол, и растил бы его.
Глава двенадцатая
Зеленый шведский автомобиль Изабеллы Дэлхаузи, нагруженный до отказа вещами, которые необходимы младенцу, осторожно вползал на палубу парома. Чарли бодрствовал в своем откидном автомобильном кресле, как зачарованный глядя на потолок автомобиля. По-видимому, ему понравилось предшествовавшее морское путешествие, предпринятое ими из Малл-Кинтайра на остров Ислэй. А теперь предстояла пятиминутная поездка на Джуру. Малыш размахивал ручонками, в восторге от покачивания парома и шума моторов.
— Это напоминает ему утробу матери, — сказала Изабелла. — Движение, шум.
Джейми смотрел через ветровое стекло на холмы Джуры. Они круто поднимались от самого побережья, переходя затем в вересковые пустоши, тянувшиеся до плавной линии горизонта на вершине. Вереск нес в себе характерное для Шотландии смешение мягкой зелени и пурпурных тонов. Краски потускнели из-за соленых атлантических шквалов и дождей.
С рычанием моторов маленький паром, вспенивая воду, наконец пристал к берегу, и три-четыре автомобиля, которые он перевез, съезжали сейчас по пандусу на Джуру. Тут была всего одна дорога, которая вела в единственном направлении.
— Нам нужно ехать по этой дороге, как я полагаю, — сказал Джейми. И добавил: — Я так думаю.
Изабелла улыбнулась:
— Одна дорога. Один отель. Один винокуренный завод.
— Сто восемьдесят жителей, — продолжил Джейми. — А сколько овец и оленей?
— Много, — ответила Изабелла. — Тысячи оленей. Оглянись вокруг.
Дорога сделала крутой поворот, и они увидели оленя в нескольких сотнях ярдов.
[19]
Он смотрел на воду, стоя на берегу, и ноги его утопали в папоротниках; острые рога походили на ветви дерева, с которых на зиму опала листва. Машина замедлила ход, и олень взглянул на них настороженно и пугливо, но в то же время с вызовом. Потом он медленно повернулся и убежал в заросли папоротников.
