Остальные уже спустились по лестнице, возвращаясь на кухню. Изабелла задержалась у окна в коридоре, любуясь видом, похожим на тот, который открывался из окна маленькой спальни. Она отвернулась и вот тут и увидела эту картину. Изабелла замерла, затаив дыхание. Тут не могло быть ошибки.
Нагнувшись, она рассматривала картину. Она была написана маслом, размер восемь на десять дюймов,
[21]
а быть может, чуть меньше. Не могло быть и тени сомнения, что это этюд к картине, показанной ей Гаем Пеплоу. Это была Джура, увиденная глазами Эндрю Мак-Иннеса.
Внизу компания уже собралась на кухне. Когда вошла Изабелла, Роб оторвался от карты, которую показывал Джейми. По-видимому, это была морская карта, с глубинами, рифами, скалами. Они смотрели на залив Корриврекен.
— Мне бы не хотелось проявлять излишнее любопытство, — сказала Изабелла, избегая встретиться взглядом с Джейми, — но та маленькая картина в коридоре, написанная маслом, в серой раме, — вы знаете, кем она написана? — И она ответила на свой собственный вопрос: — Это Эндрю Мак-Иннес, который часто писал Джуру. Это его работа.
Сначала Роб выглядел озадаченным, словно пытался понять, о какой картине идет речь. Потом он покачал головой:
— Нет, вряд ли. Ее написал один человек, который здесь останавливался. Видите ли, мы сдаем здесь комнаты. Люди приезжают на неделю-две. Этот человек, по-видимому, был художником, и когда он уехал, то оставил сумку, полную этюдов и набросков, которые были ему не нужны. Там я и нашел эту маленькую картину.
Джейми взглянул на Изабеллу.
— Возьмите его, — попросил он, передавая Чарли на руки Лиззи. Потом в изумлении повернулся к Изабелле. — Изабелла?
Она встретилась с ним взглядом.
— Вот видишь, — пробормотала она. — Подделка.
Роб был в недоумении.
— Та картина?
Изабелла опустилась на стул. Она размышляла. Теперь все встало на место: этот человек, который занимается подделками, прибыл на Джуру, чтобы подделать картины Мак-Иннеса. Он нашел самое отдаленное место, где ему никто не мог помешать, и создал новые, посмертные картины Мак-Иннеса. Интуиция не подвела ее.
— Кто был этот человек? — спросила Изабелла.
— Я с ним не встречался, — ответил Роб и повернулся к Лиззи: — А ты, Лиззи? Тебя тут не было, когда он приезжал?
— Когда это было? — спросила она. — Во всяком случае, я не помню никакого художника.
Роб пересек комнату и взял в руки маленькую коричневую папку. Он пролистал какие-то бумаги, и в конце концов найдя то, что нужно, извлек из папки. Это был список тех, кто снимал здесь жилье.
— Прошлый сентябрь, — сказал он. — Некий мистер Андерсон. Фрэнк Андерсон.
— Откуда он? — спросила Изабелла.
Роб снова просмотрел бумаги.
— Понятия не имею, — ответил он. — В то время мы бы знали, но мы выбрасываем старые письма. Мы их не храним.
— Как жаль, — прошептала Изабелла. Ей вспомнился разговор с Кристофером Давом: именно так она поступила со старой корреспонденцией «Прикладной этики». Так что не ей судить.
— А почему он вас интересует? — осведомился Роб.
— Потому что я думаю, что этот Фрэнк Андерсон, кем бы он ни был, автор некоторых — как бы их назвать? — прекрасных посмертных работ Мак-Иннеса.
У Роба был заинтересованный вид.
— Написанных здесь? Вот как…
— Вы были знакомы с Мак-Иннесом? — спросила Изабелла.
— Нет, — ответил Роб, — не был. Но я знаю, кто он. И знаю, что его считают великим художником.
— Так часто случается с теми, кто умер, — сказала Изабелла.
— Ему не следовало выходить в залив на лодке, — вдруг вмешалась Лиззи. — Люди, которые не знают эти воды, должны быть осторожнее.
То, что забирают водовороты, они не отдают обратно, подумала Изабелла. Где она это слышала? Вот в чем беда: у нее в голове всего так много… Поэзия, философия, разрозненные факты. И они все время всплывают, эти запомнившиеся строчки.
Каково это — затеряться в море, опускаться в эти зеленые глубины и дальше, в темноту? Наступает ли момент покоя, когда легкие заполняются водой и остается лишь тяжесть, минута ясности или, как говорят, воспоминания, или это движение к свету, кротости, как клянутся те, кто испытал на себе клиническую смерть? Если им верить, то они ощутили великий покой, освобождение. И многие из них говорили о какой-то форме воссоединения, о присутствии тех, кого они знали, и о том, что их простили и подвели к пониманию чего-то важного, но мягко, не укоряя. Никого не укоряли.
Они не обсуждали эту тему, возвращаясь с Лиззи в «лендровере», но как только отбыли из Ардлуссы в зеленом шведском автомобиле, еще немного об этом поговорили.
— Надеюсь, ты соизволишь признать, что я была права, — сказала Изабелла Джейми, когда они миновали мост Ардлуссы и ехали по узкой дороге, ведущей в Крейгхаус.
— Конечно. Конечно, я признаю. — Он сделал паузу. — Но я не знаю, как нам следует поступить — да и стоит ли предпринимать какие-то действия вообще?
— Что ты имеешь в виду? — спросила Изабелла. — Мы же не можем промолчать. И почему этот человек, этот Фрэнк Андерсон, должен остаться безнаказанным?
Джейми вздохнул. Изабелла неисправима. Она не может устоять перед искушением: ей обязательно надо решить загадку. Словно жизнь — это игра в шахматы.
— Мы же не полиция, — сказал он просто. — Разумеется, мы можем сообщить об этом заинтересованным лицам. Так, ты можешь сказать Гаю Пеплоу, что, по твоему мнению, эта картина не то, чем кажется. И что у тебя, в конце концов, есть улики. И рассказать о картине, которую ты видела сегодня.
— Но что же сможет сделать Гай? — возразила Изабелла. — Он может обсудить этот вопрос с лицом, которому принадлежит эта картина. Я полагаю, что он ее вернет. И, вероятно, задаст вопросы, но больше он ничего не сможет сделать.
— Значит, ты собираешься найти этого человека?
Несколько минут она хранила молчание. Она размышляла о том, что делать дальше, и у нее не было никаких идей. И тем не менее она знала, что должна что-то предпринять. Бездействие в этой ситуации будет неправильным выбором.
— Фрэнк Андерсон, наверное, талантливый художник, — вымолвила она наконец. — Невозможно подделывать картины, если ты в этом ничего не смыслишь. Возьмем, к примеру, того голландца, подделывавшего Вермеера, — как же его фамилия? Ван Меегерен. Он был настоящим экспертом. Знал все, что только можно знать о технике живописи. Краски, холст, кракелюры на старых картинах. Всё. Ты не добьешься нужного эффекта, если не разбираешься во всем этом как следует.
— Итак, он во всем этом разбирается. Что это нам дает?
