– Думаю, смерть их приключилась от старости.
– Нет, это ведьма бушует, – не сдалась Валя. – Матренкина-то
в магазине вдруг сказала: «Осторожно, люди! Вон старухи на тот свет ушли. Не
приближайтесь к холму, там местность проклятая. Не рвите траву! Из источника не
пейте!»
Я встала.
– Где живет Матренкина?
– Выйдешь из ворот, бери левей, последний дом за колодцем,
ставни у него бордовые, – словоохотливо пояснила Валентина.
Изба Матренкиной стояла незапертой.
– Есть тут кто? – закричала я, входя на небольшую терраску,
заставленную разнокалиберной мебелью. Ничего примечательного в интерьере не
было – пара табуреток, стул, стол и диван, на котором горой валялись глянцевые
женские журналы и издания по садоводству.
– Сука! – заорали из дома. – Кто тебя просил? Ты мне жизнь
поломала!
– Ничего, – подключился к визгу громкий, но спокойный голос,
– он уехал и ладно, невелика потеря.
– Я его люблю!
– Другой встретится.
– Сволочь! Хочу жить с Павлухой!
– Ну и на здоровье.
– А ты моего жениха изуродовала, гадина!
– Сейчас по губам получишь, не ругайся под иконами.
– Тьфу, тьфу, вот твоим доскам, чтоб они сгорели!
Я невольно попятилась в сторону продавленного и потертого
черного кожаного дивана, новинки мебельной промышленности тридцатых годов
прошлого века. Это было весьма кстати. Покосившаяся дверь, ведущая внутрь
пятистенки, резко распахнулась, на террасу выбежала вульгарно размалеванная
девица в супер-мини юбке, обтягивающей майке и белых лаковых сапогах-ботфортах
на спицеобразных каблуках. Звякая дешевыми браслетами, безостановочно матерясь
и распространяя запах псевдофранцузской парфюмерии, красотка схватила табуретку
и с размаху швырнула ее в окно. Жалобно дзынькнув, стекло рассыпалось на мелкие
осколки.
– Что ж ты творишь, иродова дочь? – запричитала Матренкина,
выходя следом.
– Это только начало! – азартно пообещала девушка. – Вернусь
и подожгу тебя, суку, будешь со своим батюшкой в навозной куче спать. Там
тепло, к вони привыкнешь!
Красавица смачно плюнула на пол и убежала.
– Нет, ты видела? – всплеснула руками Лариса. – И как с
такой бороться?
– Надо участкового позвать, – предложила я. – Пусть составит
протокол, имел место факт откровенного хулиганства.
Матренкина взяла стоявший в углу веник.
– Охо-хо, грехи мои тяжкие… На внучку жаловаться не
пристало, сама ее накажу. Еще понадобится ей бабушка, прибежит денег просить!
– Это ваша внучка? – поразилась я.
– Наташка, – кивнула старуха. – Без отца росла, ремня не
пробовала.
– За что же она так на вас обозлилась? – продолжала
недоумевать я.
Лариса неожиданно рассмеялась и села на табурет.
– Приехала погостить, да не одна, с женихом на мотоцилке.
Кабан страшный! Волосы до плеч, бородища лопатой, весь в железных перстнях, на
шее крест висит огромадный, сам в черном. И курит, и пьет, и за девками
ухлестывает. В Киряевке молодых нет, зато в Лаптевке и Уськине полным набором
малина. И что же Павлуха придумал? Вечером Наташке стакан выпивки нальет – пей,
невеста, до дна за наше будущее семейное счастье! Натка хлобысь и на бок. Спит,
сопит, а будущий муж через окошко на мотоцикл и гульбанить!
– Мда, – крякнула я, – некрасиво.
– Я бы в их жизнь не полезла, – вздохнула Матренкина, – но
слух побежал нехороший, про отца Иоанна. Он святой человек! Матушка у него
приболела, в больнице лежит, так он к жене каждый вечер ездит. А у батюшки
мотоцикл, борода, и он тоже в темное одевается. И начал народ шуметь, мол,
матушка в клинике, а муж ее по девкам шастает. Видят же: мотоцикл несется,
рулит им мужчина с волосами, крест на груди, борода по ветру, сзади
прошмандовка сидит. Кроме отца Иоанна у нас тут таких нет, а про Павла
Наташкиного никому не ведомо. И ведь я антихриста по-человечески попросила:
«Либо уезжай восвояси, либо не буянь, священнику репутацию замазываешь». А он
конем заржал и свое продолжать. Пришлось с ним разобраться.
– Вы наказали байкера? – усмехнулась я. – Поставили в угол?
Матренкина склонила голову к плечу.
– Бороду ему отрезала. Павел с торжища пришел и к Наташке
под бок дрыхнуть завалился. А я его побрила. Пусть теперь по округе катается,
никакого ущерба отцу Иоанну не учинит. Вот мы и поругались с внучкой.
Я засмеялась.
– Здорово!
– У девчонки другое мнение, – развеселилась Лариса. – а ты
чего пришла? Где-то я тебя видела…
– У Лаврентьевых, в тот день, когда вас Валентина к своим
хозяевам привела.
– А-а-а, – протянула Матренкина. – Уж не молодая она, да
глупая, в чепуху верит, про привидения говорила. Вальке хорошо чаю попить, с
мелиссой, а еще лучше хозяйством заняться, а то грязно в доме, пыль на буфете и
полы не метены.
– Вы у нее ожоги видели? – без предисловий спросила я.
– Тебе зачем? – ушла от ответа старуха.
Я заколебалась. Можно ли рассказать бабушке правду?
Очевидно, раздумья отразились на моем лице, потому что Матренкина серьезно
добавила:
– С другими бабками я не сплетничаю, некогда мне. И секреты
чужие уважаю, иначе никто в дом не позовет, заработка я лишусь. Я, милая, черта
изгонять умею, а за такое дело не всякий батюшка возьмется. Вера должна быть
крепкой, незыблемой, чуть засомневаешься – и дьявол тебя одолеет. Говори, не сомневайся,
вместе с бедой справиться легче.
Несмотря на суровый внешний вид и довольно грубый голос,
Матренкина производила самое положительное впечатление. В особенности подкупали
глаза старушки – они не выцвели от прожитых лет, сохранили ясность и блестели,
как у юной девушки.
– Только не сочтите меня за сумасшедшую, – предупредила я,
пытаясь удобно устроиться на жестком колченогом стуле.
– Я наслушалась разных историй, удивить меня не сумеешь, –
сказала Лариса.
