– Варваркин за двенадцать лет до ее рождения удрал из
России. Спрятал библиотеку, оборудовал тайник и уехал невесть куда, следы его
затерялись. Дом Панкрата разграбили крестьяне – растащили посуду, ковры,
мебель, но не тронули бумаги, поэтому сохранился каталог библиотеки. Эрик
случайно наткнулся в архиве на него, нашел дневник Панкрата и начал
расшифровывать записи, искать его книжное собрание…
Майя молча кивала, потом подняла руку.
– Стоп! Теперь давай я расскажу правду. Ты готова ее
выслушать? Сразу предупрежу, ты можешь испытать сильное потрясение.
– Я похожа на нежный лютик? Вот уж не предполагала, что
произвожу такое впечатление! Я вполне здорова физически.
– Можно легко жонглировать гирями, но не выдержать
минимальной моральной нагрузки.
– Я не собираюсь падать в обморок! – обозлилась я. – Раз уж
устояла на ногах, увидав поделку из латекса, то твою историю выслушаю спокойно.
– Латекс?
– Потом, – отмахнулась я. – Начинай!
Майя кивнула.
– Сначала придется сделать экскурс в историю.
– Как тебе удобно, но только уже рассказывай, – попросила я.
Водкина закурила сигарету и голосом человека, приученного
выступать перед аудиторией, стала излагать факты.
В год большевистского переворота Панкрату Варваркину
исполнилось двадцать семь лет.
Он был холостым мужчиной с хорошим годовым доходом,
позволявшим не ходить в присутствие, а спокойно жить в Киряевке и заниматься
любимым делом. До революции соседи-дворяне считали Панкрата безобидным чудаком
и вполне приличным женихом. Род Варваркиных хоть и не владел большим
богатством, но никогда не нищал, сейчас бы Панкрата назвали представителем
среднего класса. Многие матушки с удовольствием бы отдали за него одну из своих
дочерей, но, увы, как ни старались матроны, успеха не добились. Варваркин жил уединенно,
гостей не звал, летом занимался сельским хозяйством, а зимой, когда дворянское
общество развлекалось на балах, предпочитал сидеть с книгой у камина.
Единственным человеком, с которым его связывала дружба, была Софья Скавронская,
странная старая дева, живущая отшельницей в своем родовом поместье.
Назвать Софью ведьмой оеружные аристократы не могли –
Скавронская регулярно ходила в церковь. Более того, когда жена местного
священника чуть не погибла в родах (доктор не сумел помочь женщине), Софья явилась
к матушке и извлекла живого младенца. Еще болтали, что она дала некое снадобье
супруге самого богатого человека в округе, многодетной Марии Никольской, и та
перестала беременеть. Ни у кого не повернулся язык осудить Скавронскую – Мария
имела восемнадцать отпрысков, к своим сорока годам несчастная женщина выглядела
старухой. Скавронская была представительницей древнего рода, с ее именем
связывали легенду о генерале, похороненном в пещере. Софья никогда не считалась
парией, и приди ей в голову идея явиться на вечер в любой дом, даму бы приняли
с распростертыми объятиями. Но она предпочитала тишину, поддерживала контакт
лишь с Варваркиным. Поместья двух бирюков находились недалеко друг от друга, и
никто точно не знал, как часто они общаются. Одно время местные сплетницы
чесали языками, обсасывали тему возможной женитьбы Софьи и Панкрата, но потом
всем стало неинтересно обсуждать «остывшую» новость и парочку оставили в покое.
Чудаки, представители хороших семей, вполне обеспеченные и безобидные люди –
вот имидж Варваркина и Скавронской до революции.
Когда Ленин с товарищами совершил переворот, многие думали,
что кучка вандалов не сумеет удержать власть. Но через некоторое время стало
понятно: большевики зацепились крепко, России предстоят тяжелые времена – война,
разруха, голод.
И люди побежали из страны, бросая нажитое имущество,
прихватив лишь то, что можно удержать в руках. Было ясно: новая власть не
намерена дружить с «бывшими», красные собираются вырезать дворянство под
корень, свести на нет как древние, так и просто знатные фамилии. Слова
коммунистического гимна звучали пророчески-мрачно: «Мы наш, мы новый мир
построим, кто был ничем, тот станет всем». В начале двадцатых годов исчез из
Киряевки и Панкрат Варваркин:
– Значит, он все же уехал! – отметила я.
Майя раздавила в пепельнице окурок.
– И да, и нет.
– Это как? – изумилась я.
– Варваркин распустил слух о своем побеге во Францию, –
продолжала Майя, – а сам тайком перебрался в избу Анфисы Матренкиной, своей
горничной. Побег был тщательно подготовлен, Фиса приготовила убежище, где
Панкрат мог пересидеть, если к ней вдруг придут с обыском. Барин действовал
очень осторожно, и ему помогала Софья Скавронская. Пара перетащила к
Матренкиной часть книг Панкрата и любимые им вещи.
– Хочешь сказать, что он прятался в избе Матренкиной?
– Ну да, – кивнула Водкина, – много лет.
– Зачем?
– Странный вопрос! Боялся расстрела. Большинство местных
помещиков погибло от рук ЧК.
– Но почему он не уехал?
Майя развела руками.
– Не успел. Границы закрыли, паспорт ему не дали. Бежать
нелегально он побоялся, надеялся, что ужас рассосется сам по себе. Панкрат не
был человеком решительных действий – совсем не Штольц, хотя и Обломовым
[9] его назвать трудно.
Варваркин – книжный червь, самым страшным для него было остаться без
библиотеки, а Анфиса спасла лучшие издания. Увы, унести из усадьбы все не
удалось, часть томов осталась в особняке.
– Сколько же он провел взаперти?
Майя опустила голову.
– Скончался в тысяча девятьсот семьдесят втором году.
– Ничего себе! – ахнула я. – И все это время не выходил из
дома?
– Ну, после войны он стал показываться, – пояснила Водкина.
– Сейчас известно, как сложилась жизнь бывшего барина.
– И никто не заподозрил неладное? – перебила я.
Майя улыбнулась.
