— Ах вот в чем дело! — пробормотал советник Маршан.
— Какое еще дело?
— Вчера утром происходила переноска каких-то вещей. Полицейские поднимали на верхние этажи набитые чем-то картонные коробки. Теперь понятно…
Орсони возвел глаза.
— Теперь-то вы хоть знаете, что вам надо делать, Маршан?
— Но каким образом, по-вашему…
— Выпутывайтесь как знаете. Отныне я хочу быть в курсе всех ее дел в подробностях. Мне нужен список лиц, с которыми она встречается, говорит или просто здоровается. Направьте ее по ложному пути… Нейтрализуйте ее, осторожно, открыто не вмешивайтесь, хитрите… Я уверен, у вас это получится, А, совсем забыл… Про тот вечер у Томи. Наш фотограф сделал черно-белые фото и цветные. Вам достались в цвете. Довольно убедительные, впрочем. Не хотите ли посмотреть черно-белые?
— Ну и сволочь же вы, Орсони, — с безнадежностью в голосе произнес Маршан.
— Предпочитаю быть в своей шкуре, а не в вашей, месье советник. А сейчас убирайтесь. Внизу вас ждет машина. Шофер отвезет вас на службу. На этот раз пошире открывайте глаза.
Следователь вышел, покачиваясь. Он словно провел раунд на ринге, не сделав ни одного удара. Внизу он машинально взглянул на место, где Лукас остановил свой мотоцикл. Разумеется, ни Лукаса, ни мотоцикла не было.
26
— Пенсон слушает.
— Мы можем увидеться?
— Хотите, как всегда, через потайной лаз?
— Нет, сейчас.
— В таком случае я приду. Скажем, через полчаса в «Кафе-де-Пари».
— Договорились.
Эдгар Пенсон и Ориан Казанов условились вести кодированный разговор, детали которого были бы неверно истолкованы, если только их беседа будет перехвачена. Так «полчаса» нужно было понимать как «полтора часа». А «Кафе-де-Пари» означало место кафетерия на Торговой бирже рядом с куполами торговых залов. Уже давно Эдгар Пенсон интересовался движением на мировом рынке робусты и арабики. Он завязал прочные связи с маклерами, которые осведомляли его о видах на урожай кофе, о возможных засухах или наводнениях. Он заметил, что безобидные маклеры отлично разбирались в политической ситуации стран — производителей кофе и в Африке, и в Южной Америке. Завоевав доверие биржевиков, лучше чем кто бы то ни было знавших о циркуляции денег, он черпал у них немало информации о грядущих государственных переворотах или переговорах, касающихся нефтяных контрактов.
Когда Ориан появилась под куполом, как раз шла котировка акций робусты в Камеруне. Пенсон устроился в сторонке, за красным бархатным занавесом. Сидя за телетайпом, из которого беспрерывной лентой текли телеграммы африканского канала агентства Рейтер, он аккуратно срывал интересующие его сообщения и раскладывал листки по карманам. С обычной для него лукавинкой во взгляде он смотрел на подходившую Ориан.
— Вас веселит мой вид? — наигранно весело спросила она. За ее улыбкой скрывалась глухая тревога.
— Вовсе нет. Выглядите вы намного лучше, чем думаете.
Его усы задвигались. В глазах появился блеск, но, сообразив, насколько уязвимо-обидчива Ориан, он принял серьезный вид.
— Да скажите же, прошу вас. Вам что-то не понравилось во мне, когда вы меня увидели?
Она была серьезна и так напряжена, словно от мнения журналиста зависело ее будущее. Пенсон, откашлявшись, решил броситься в омут.
— Я и не собирался обижать вас — я вас уважаю, и я представляю, как много вам понадобилось упорства в работе и таланта, чтобы стать тем, кто вы есть, и преуспеть, быть принятой в мире деловых людей. Но…
Эдгар Пенсон прервался… Когда Ориан позвонила ему полтора часа назад, сделала она это для того, чтобы обменяться информацией, касающейся ее расследования, или же поговорить о личном? Шум, вызываемый котировками робусты, затушил все. Журналист увлек Ориан в сторону, к информационному центру, где было потише, усадил на банкетку и заказал два кофе.
— Смесь из эфиопского и мадагаскарского, — с видом знатока сказал он официанту.
— Мне то же самое, — попросила Ориан.
Минуту они молча посматривали друг на друга, преодолевая застенчивость. Взгляд Ориан был настойчив, и Пенсон продолжил:
— Я сказал, что с восхищением наблюдаю за вашим бегом с препятствиями, В мире мужчин, полагаю, невозможно преуспеть женщине, если она не дает сто очков вперед. Случается, вижу вас одетой в стиле Зорро: в черной юбке, в черных сапожках, с немигающим взглядом, наводящим робость. Я знаю, что в судах принято переодеваться: красная мантия, горностай. Но я нахожу, что вы хватаете через край.
— Я вам не нравлюсь в черном?
— Я этого не сказал. Желая произвести эффект, вы его добиваетесь. Но впечатление обратное: вас сторонятся, от вас бегут.
— Восхитительно! И это все?
— Видите, вы уже сердитесь, а вдруг затаите злобу против меня?
— Напротив, все, что вы сказали, мне крайне интересно. Но сегодня я не в одежде вершителя правосудия, и тем не менее я видела, как вы улыбались. Из жалости? В насмешку?
— Сразу видно, что глаза у вас на своем месте!
— За это мне и платят.
Эдгар Пенсон глубоко вздохнул, сделал глоток кофе и пристально взглянул в глаза Ориан.
— По сути говоря, все это меня не касается. Я более пятнадцати лет женат на женщине, которую обожаю. И не принадлежу к числу журналистов, кичащихся количеством соблазненных женщин. Нельзя сказать, что я нечувствителен к шарму, который меньше относится к физическим данным, но составляет совокупность грации, ума и остроумия. Я ничего не знаю о вашей личной жизни, никаких сведений не дали мне и статьи о вас. А впрочем, может быть, это и к лучшему, так как стоит дать иным папарацци мизинец, они радостно отхватят всю руку. Они сделают все, чтобы, к примеру, достать фото вашего первого причастия или узнать имя вашего первого ухажера, Вы защищаетесь, и вы правы, яй только спрашиваю себя: как, будучи столь очаровательной, вы ухитряетесь прятать это очарование с таким постоянством?
Ориан опешила.
— Но я ничего не скрываю!
— Это вы так считаете.
Эдгар Пенсов, оглядевшись, увидел большую зеркальную перегородку в торговом зале.
— Пойдемте, я вам покажу.
Журналист подумал, что они слишком отдалились от официальных причин встречи. Он развеселился, представив некий фантастический сценарий: шпионам удалось выследить их, чтобы выведать важные политико-финансовые вопросы. В их докладе будет сказано, как журналист подвергся допросу следователя о канонах женской красоты, о моде и стилях. Но шпионы, конечно, вообразили, что за этой пустой болтовней таится что-то важное, и ломали себе голову, силясь проникнуть в смысл фраз о декольте, облегающих трусиках, оборочках.
