Мое предположение ошеломило Морриса и Таунсенда. Оба стояли молча, с раскрытыми ртами.
— Хотя сама мысль о людоедстве противна чувствам цивилизованного человека, — продолжал я, — в нашей природе изначально заложен вкус к человеческому мясу. Повсеместность запрещений этого явления говорит о том, что данная склонность универсальна. Среди практикующих людоедство печень считается деликатесом. То, что монстр, убивший девочек, вырезал печень у обеих и захватил органы с собой, установлено бесспорно. Из отчета эксперта следует, что, в отличие от остальных беспорядочно нанесенных увечий, в отношении печени преступник проявил аккуратность и осторожность.
— Да-а, такого я, пожалуй, еще не слыхивал, — ужаснулся Моррис. — Надеюсь, что вы ошибаетесь, По. А если нет, то этот мерзавец Беннет может оказаться прав. Тогда убийца индеец. Тот самый Большой Босс Кроу Как Его Там.
— Ничего подобного, — возразил я. — Если я прав, то вождь Медвежий Волк в качестве убийцы отпадает. Есть в Америке индейцы-людоеды, не спорю, но племя кроу к ним не относится.
— Тогда другой краснокожий дикарь, который «относится».
— Что он дикарь, спору нет. Такое преступление может совершить лишь существо, которому чужды все ценности цивилизации. Что касается цвета кожи, то тут нельзя прийти к определенному выводу. Как показывают исторические материалы, примитивные племена отнюдь не обладают монополией на варварство и дикарство. Преступления неимоверной жестокости совершались как белыми, так и людьми иных цветов и оттенков кожи по всему миру и во все времена.
— Да, мы, двуногие, — мерзкие твари, не возражаю, — вздохнул Моррис. — Но все же такого гадкого случая я еще не припомню. А я ведь уже сорок лет в газетном бизнесе. Скажу я вам, ребята: чем дольше живу, тем больше огорчает меня чертов род человеческий.
Наступила пауза. Моррис встряхнул своей львиной гривой, скатал копию отчета судебного медика в трубку и хлопнул этой трубкой по ладони.
— Пора за работу, — решительно объявил он. — Мне пора, и вам пора, Таунсенд.
Молодой репортер повернулся ко мне, протянул руку, улыбнулся и продекламировал:
— Это знак, чтоб ты оставил дом мой, птица или дьявол…
[6]
Цитата из моего стихотворения «Ворон» показала, что Таунсенд не поленился выучить его наизусть. Такие мелочи всегда приятно щекочут самолюбие автора. Я с чувством пожал его руку и выразил свою признательность.
— Надеюсь, мы еще встретимся, — сказал на прощание Таунсенд.
— Буду очень рад, — заверил я молодого человека, не подозревая, как скоро и при каких ужасных обстоятельствах придется нам увидеться вновь.
Глава шестая
Не прошло и двадцати минут, как я оказался за своим столом в редакции «Бродвейских ведомостей» и раскрыл отчет мистера Паркера о его приключениях на Диком Западе.
После посещения моей квартиры странным альбиносом мысли мои не слишком тяготели к редакционным вопросам. Но я вызвал в памяти прощальную фразу Морриса: «Пора за работу!» Открыв опус Паркера, я отринул мысли о кошмарных убийствах, о таинственном документе мистера Уайэта, о подонках у музея Барнума и занялся анализом путевых заметок.
Как водится, мой обзор, коим я занимался весь остаток первой половины рабочего дня, представлял собою образец непредвзятости и объективности. Я добросовестно обратил внимание на бесспорные достоинства рецензируемого документа: в первую очередь прекрасное качество бумаги, на которой он напечатан, отменное полиграфическое исполнение, а также отличный тисненый сафьяновый переплет, — и только после этого обратился к его недостаткам, к каковым отнес деревянный стиль, никуда не годную структуру, незрелость концепции и неряшливость исполнения.
Среди многочисленных изъянов, которыми пестрит книга, самый, пожалуй, существенный — неубедительный подход к образу Кристофера «Кита» Карсона, прославленного следопыта и истребителя индейцев. Паркер утверждает, что встречал Карсона. Он утверждает, но так ли это? Портрет Карсона настолько схематичен, бесплотен, идеализирован, что появляются сомнения в верности этого утверждения.
В изображении Паркера Карсон — фигура эпическая, словно вышедшая из мифов Гомера или из легенд о короле Артуре. Его добродетели, такие как рыцарство и галантность, удачно сочетаются со смертоносной мощью. Мягкий, доброжелательный, изящный, красивый — образ чуть ли не женственный, — но в совершенстве владеющий всеми мыслимыми орудиями убийства; лихой, смелый боец, легендарный воин, как по своей усадьбе разгуливающий по непроходимым лесным дебрям Запада.
Подвиги этого титана затмевают деяния Геракла или Ланселота. Паркер наблюдал своими глазами, как Карсон разделался с дюжиной воинов племени Черная Нога на реке Шошоне. В другой раз, пораженный в плечо стрелою команчей, этот супермен верхом догнал повозку, перепрыгнул на место кучера и остановил понесших лошадей.
Наиболее невероятный подвиг из всех перечисленных Паркером Карсон совершил однажды октябрьским вечером, когда автор со спутниками устроили привал на берегу реки Колорадо. Внезапно перед ними возникла огромная толпа воинов-апашей, несколько сотен, согласно оценке Паркера. Возглавлял их вождь, аскетичную физиономию которого украшал длинный зигзаг шрама. Индейцы поначалу демонстрировали признаки миролюбия, но очень скоро Паркер и его спутники поняли, что миролюбие это напускное. И тут Карсон, проводник экспедиции, спокойно приблизился к вождю и мягко, но решительно объявил, что дает пять минут, чтобы тот убрался вон со всем воинством.
— А если нет? — полюбопытствовал вождь краснокожих.
— Тогда я убью тебя, а остальные без вождя разбегутся, — растолковал Карсон непонятливому предводителю.
Несколько напряженных мгновений вождь испепелял взглядом отважного героя. Потом не выдержал, понял, что Карсон не шутит, вскочил на свою лошаденку и был таков со всей армией головорезов.
Я процитировал этот эпизод в своем обзоре как наиболее наглядный пример склонности автора к сильному преувеличению, если не к откровенной выдумке. Здесь Паркер не только бесцеремонно обращается с фактами, но и проявляет открытое пренебрежение к читателю, недооценивая его интеллект и считая, что тот «все сожрет». Какой читатель настолько наивен, чтобы всерьез поверить, что один человек, скольких бы пядей во лбу или аршин в плечах он ни был, обратит в безудержное бегство целую армию апашей? Даже моему давнишнему товарищу полковнику Дэвиду Крокету
[7]
не под силу подобное, при всей его сноровке и отваге.
Я признал, что повествование Паркера содержит множество захватывающих сцен. Однако от работы, претендующей на документальный характер, читатель вправе требовать не эмоций, а фактов. Заключил я свой обзор выводом о том, что в качестве приключенческой повести в духе занимательной (хотя и безнадежно детской) саги мистера Купера «Кожаный Чулок» стряпня мистера Паркера могла бы послужить иному невзыскательному читателю досуговым чтением, но как серьезное повествование о путешествии, как отчет о личном опыте она, как минимум, крайне неудачна, если не заполнена откровенной и циничной ложью.
