Он подтянул вверх правую штанину, обнажив голенище сапога, из которого торчала роговая рукоять ножа. Нож оказался весьма зловещего вида, с мощным клинком длиною примерно в восемь дюймов.
Я уступил Карсону место у двери. Он ввел лезвие ножа в щель между дверью и косяком, обхватил рукоять так, будто держал зубило, и использовал сжатый кулак в качестве молотка. Замок с негромким щелчком выломался, дверь повернулась на петлях.
Засунув нож в сапог и опустив штанину, Карсон вошел в дом, я последовал за ним. Мы поднялись по узкой лестнице и попали в гостиную.
От неожиданности я ахнул. Предыдущим вечером, как читатель, без сомнения, помнит, комната, несмотря на дикость обращения с ее хозяином, осталась в относительном порядке. Теперь же все оказалось перевернутым вверх дном. Стулья и кресла опрокинуты — валяются на боку либо уставились ножками в потолок. Декоративные предметы на этажерке розового дерева сдвинуты либо свалены в кучу. Ящики хеплуайтовского секретера выдвинуты, содержимое в них перерыто. Даже диванные подушки скинуты на пол.
Карсон осторожно и внимательно передвигался по комнате, обходя разбросанные предметы и переступая через них.
— Похоже, Печенка совсем свихнулся.
— Никто, видевший страшные увечья его жертв, не усомнится в верности вашей оценки состояния его рассудка. Однако беспорядок, который вы здесь наблюдаете, учинил не этот дьявол, но наши стражи порядка.
— Даннеган и его люди?
— Именно так. К сожалению, у нашей нью-йоркской полиции таковы методы расследования. В поисках улик они буквально разносят в пух и прах место преступления. Возможно, кстати, что Даннеган приказал людям искать документ, о котором я ему сообщил.
— Документ… — задумчиво повторил Кит Карсон, остановившись перед камином, мраморную полку которого поддерживали две псевдоклассические кариатиды, сплошь задрапированные античными складками.
— Теперь о причине моего прихода, — продолжал я объяснение. — Мистер Уайэт пригласил меня, чтобы проверить аутентичность какого-то таинственного документа. К сожалению, я об этом документе ничего не знаю, кроме того, что его считают весьма ценным.
Карсон тем временем присел перед камином. Я подошел к нему и увидел, чем он любуется.
Крохотная кучка пепла.
— Что бы это могло быть? — спросил Карсон, осторожно касаясь пепла указательным пальцем.
— Возможно, остатки зимнего огня, — предположил я, сам себе не веря. Наблюдения прошлого вечера позволили заключить, что прислуга содержала дом мистера Уайэта в образцовом порядке. Разумеется, камин по окончании отопительного сезона был тщательно вычищен.
Карсон подтвердил мои мысли. Он растер ничтожную крошку пепла большим и указательным пальцами и объявил:
— Вчерашний пепел, не старше.
— И… можете сказать, что это было?
— Бумага, скорее всего. Может, ваш документ.
Он снова побеспокоил кучку и вытащил из нее что-то весьма небольшого размера. Взяв это нечто с осторожностью энтомолога, прикасающегося к нежным крылышкам представителя семейства Papilionidae
[11]
он протянул обнаруженный предмет мне. Это оказался чудом уцелевший кусочек сильно обуглившейся бумаги овальной формы длиною не более полудюйма.
Приняв хрупкую, почти невесомую чешуйку из пальцев Карсона, я впился в нее глазами. Две буквы, выписанные некогда четко и ясно, но теперь едва угадываемые: Lo.
— Маловразумительный фрагмент, — заключил я. — Даже невразумительный. Все-таки следует его сохранить.
Продолжая осматриваться в комнате, я задержался у шкафа-секретера красного дерева. Было заметно, что полиция уделила особенное внимание этому предмету. Люди Даннегана выдвинули его ящики на всю длину, перерыли бумаги. Книги на полках секретера тоже перерыты, взъерошены, всунуты обратно кое-как. На полу валяются листки, брошюры, письменные принадлежности.
Я нагнулся и поднял с пола чистый конверт. Вложив в него недогоревший остаток документа, я сложил конверт вдвое и засунул его в карман сюртука. Поворачиваясь к Карсону, я обратил внимание на издание мистера Уильяма Ллойда Гаррисона.
[12]
Аболиционистский «Либерейтор» валялся на полу возле моей левой ноги. Из высказываний Уайэта я понял, что он живо интересовался, возможно, даже участвовал в движении за отмену рабства.
— Что-то интересное? — спросил Карсон.
Я открыл рот, чтобы ему ответить, но тут же замер.
Кто-то отпер входную дверь.
Карсон, разумеется, тоже услышал шум. Он поднял палец к губам, шагнул к стене в стороне от входа и замер с мгновенно оказавшимся в руке пистолетом. Стволы пистолета смотрели в потолок.
Последующие моменты я вспоминаю как один из наиболее напряженных эпизодов моей жизни. Стоя лицом к двери и ожидая появления неизвестного, я чувствовал, как бешено колотится сердце, и подозревал, что чуткое ухо следопыта воспринимает мой пульс. Каждый шаг в коридоре укреплял мою уверенность, что сейчас в комнате появится Джонсон, по какой-то таинственной причине вернувшийся на место своего последнего преступления. Кровь стыла в жилах, во рту стало сухо.
В дверном проеме появилась высокая, нескладная фигура. Вовсе не дикий здоровяк с Дальнего Запада шагнул в комнату, а узкогрудый худой юнец лет восемнадцати-девятнадцати от роду. Вошел и замер, испуганно выпучив глаза и разинув рот. От стены раздался спокойный голос Карсона:
— Подними руки, друг.
Молодой человек среагировал мгновенно и весьма неожиданным образом. Он вскрикнул, вскинул руки и рухнул на пол без сознания.
— Пугливый, — заметил Карсон, осторожно спуская курки и засовывая оружие за пояс.
Пульс мой заметно замедлился, кровь возобновила спокойный ток, во рту появилась влага.
— Да, действительно, чрезвычайно робкий молодой человек.
Карсон нагнулся и слегка коснулся щеки юноши.
— Проснись, сынок.
— Я не вор, — простонал молодой человек. — Не стреляйте!
Он уселся на полу, вытянув руки вверх. Руки под стать фигуре: длинные, тонкие. Голова невелика, сидит на длиннющей худой шее. Нервно скачет под кожей здоровенный кадык. Подбородок слабый, неразвитый. Как бы компенсируя этот недостаток, природа наградила его грандиозными ушами с висячими мочками и значительного размера носом, несколько схожим с клювом обычного Larus argentatus, морской чайки. Глаза большие, бледные, круглые… возможно, от испуга. Шляпа слетела с головы при падении, обнаружив спутанную каштановую шевелюру. Внешность никак нельзя было назвать располагающей.
— Вставай, сынок, — сказал Карсон. — Мы тебя не обидим.
