– Моего приятеля, мистера Баллингера, – ответил Мак-Кензи. Потом, заметив, что мы с Линчем понимающе переглянулись, он, нахмурившись, произнес: – В чем дело?
– А вы не слышали? – спросил Линч.
– Что? – зловеще сказал Мак-Кензи. – Пожалуйста, джентльмены, желательно, чтобы вы рассказали мне все сразу, а не бродили вокруг да около.
– Отлично, – сказал я. – Герберта Баллингера нашли мертвым сегодня рано утром. Он явно пал от руки того же безумца, который убил доктора Марстона, а также весьма уважаемую особу по имени миссис Рэндалл и ее служанку. В каждом из этих случаев убийца пытался представить дело так, будто причиной смерти был несчастный случай, самоубийство или домашняя ссора.
Получив эту информацию, Мак-Кензи казался положительно потрясенным, его и без того бледное лицо неприятно посерело. Пошатнувшись, он отступил на несколько шагов и тяжело опустился в стоявшее рядом с камином кресло, уставясь на нас недоверчивыми и широко раскрытыми от ужаса глазами.
– Есть основания подозревать, – продолжал я, – что человек, совершивший эти зверские убийства, также повинен в смерти мисс Эльзи Болтон, которую он утопил на прошлой неделе в ванне ее хозяев.
– Какой мисс? – сказал Мак-Кензи, которого, казалось, эти откровения привели в состояние столбняка.
– Эльзи Болтон, – повторил я. – Признаюсь, несколько удивлен, что вам незнакомо это имя. В конце концов, это ее труп вы и ваши подручные выкопали из могилы вчера вечером и привезли в ваш анатомический колледж для вскрытия.
Как и следовало ожидать, мое заявление вызвало бурную реакцию как у Мак-Кензи, так и у констебля Линча. Последний издал изумленное восклицание, анатом же подпрыгнул в кресле с диким воплем:
– Что вы сказали?
Какое-то мгновение, решая, насколько желательно обнародовать все, что мне известно о противозаконной деятельности Мак-Кензи, я ничего не отвечал. Наконец, решив любой ценой говорить только правду, даже рискуя подвергнуться обвинению во вмешательстве в расследование уголовного преступления, я обратился к нему с такими словами:
– Хватит уловок, доктор Мак-Кензи, слишком многое поставлено на кон, включая, весьма возможно, и другие жизни, которые могут быть загублены, если мы немедленно не найдем того, кто совершил все эти ужасы. Исходя из этого я не стану утаивать от вас факты, имеющие отношение к делу, даже если их можно будет обратить против меня. Я поступаю так в расчете на то, что вы будете в равной степени искренни со мною.
Пока мы беседуем, моя дорогая жена Вирджиния лежит тяжело больная в доме семьи Элкоттов в Конкорде, где за ней ухаживает доктор Фаррагут. Сколь бы вам ни было угодно насмехаться над этим джентльменом, его методы оказались высокоэффективными во многих случаях. Теперь вы понимаете, каким ужасным ударом стало то, что эта шкатулка, содержавшая важнейшие ингредиенты его лекарств, была украдена из его дома, прежде чем он успел приготовить средство для моей жены.
Решившись сделать все, что в моей власти, чтобы вернуть его medica materia
[21]
, я приехал в Бостон и вчера вечером пробрался в ваш анатомический колледж, чтобы найти пропажу. Я поступил так, полагая, что кража совершена по вашему настоянию. Ни вы, ни два ваших помощника не подозревали о моем присутствии, поскольку я спрятался в шкафу со скелетом, когда вы принесли тело мисс Болтон.
Последующий разговор, в котором вы упомянули о крайне ценном для вас предмете, доставки которого вы ожидаете с часу на час, убедил меня, что я прав. Соответственно, я заключил, что ваш соучастник не кто иной, как Герберт Баллингер, с которым вас свел ваш злополучный студент Гораций Райе. Благодаря своей работе изготовителя посмертных портретов Баллингер имел доступ к телам недавно умерших бостонцев и мог извещать вас о том, какие из них являются наиболее желательными образцами для вскрытия. Он мог даже снабжать вас дагеротипами тел, чтобы вы сами определяли, какие вам больше подходят.
По причинам, которые нет нужды объяснять, я скоро убедился, что Баллингер не только оценивает состояние усопших, но в некоторых случаях является и причиной их смерти. Только после того, как убили его самого, я вынужден был пересмотреть свою точку зрения. Кто-то еще, связанный с дагеротипистом, разгуливает на свободе, убивая людей. Поэтому крайне важно, чтобы мы установили личность этого безумца, прежде чем он нанесет новый удар. Взываю к вам с просьбой поделиться любой информацией, которая может привести к его аресту и обнаружению по-прежнему отсутствующих тайных ингредиентов доктора Фаррагута, с которыми я связываю все надежды на выздоровление жены.
На протяжении всей исповеди не лишенное привлекательности лицо доктора Мак-Кензи отразило массу эмоций – от удивления до гнева, включая нечто отдаленно напоминающее сочувственное понимание. Однако не он, а констебль Линч нарушил недолгое молчание, воцарившееся после моей речи:
– Черт возьми, По, какого дьявола вы вот так врываетесь к нему в дом? Да я вас прямо сейчас арестую, если Мак-Кензи предъявит хоть малейшее обвинение!
Повернувшись и глядя в горящие глаза полицейского, я невозмутимо ответил:
– Я полностью сознаю этот факт, констебль Линч. Однако мне небезынтересно, что, угрожая мне арестом, вы ничего не сказали доктору Мак-Кензи, который едва ли не ежедневно занят в высшей степени противозаконным, если не сказать отвратительным, ограблением могил.
Услышав это возражение, Линч на какой-то миг лишился дара речи. Пока он продолжал в молчании сверкать на меня глазами, Мак-Кензи медленно поднялся с кресла и голосом, не лишенным оттенка печали, обратился ко мне таким образом:
– Нет смысла арестовывать меня, мистер По, и нашему доброму констеблю это прекрасно известно. Его начальство такого не потерпит.
– Так, значит, это правда, – ответил я. – Вы виновны не просто в ограблении могил, но и в подкупе официальных лиц.
Это уничтожающее обвинение вызвало у анатома неожиданную реакцию. Вовсе не собираясь отрицать его, он лишь пожал плечами и сказал:
– Так уж устроен мир. Но вы не должны дурно думать о нашем шефе полиции и его подчиненных, только потому что они закрывают глаза на мои ночные проделки. Они понимают, что это необходимо. Косные законы нашей страны накладывают немыслимые ограничения на практикующих анатомов. Если бы у нас не было тел, которые можно изучать, американская медицина безнадежно погрязла бы в невежестве – питательной почве для таких шарлатанов-знахарей, как ваш приятель Фаррагут. Люди, которым я плачу, может быть, немного скуповаты, алчны, но при этом достаточно умны, чтобы понимать, что прогресс медицины зависит от того, что делаю я. Герберт Баллингер тоже это понимал. Но он когда-то сам изучал медицину.
– Что? – воскликнул я.
– Вот именно. В Балтиморе. Я не знаю целиком всей истории, знаю только, что он всего несколько лет назад отказался от мечты стать врачом. Но продолжал живо интересоваться этим предметом. Это была одна из причин, по которой он с такой готовностью помогал мне. Ваши умозаключения относительно бедного Герберта необычайно остроумны и проницательны, мистер По…
