Фурудатэ продолжал, хмурясь:
— Так оно и есть — топор, цитра и хризантемы изначально принадлежали Дайни, и мне кажется, я понимаю, почему старик Инугами пожелал, чтобы по его смерти они вернулись к потомку Дайни. Однако все чрезвычайно усложнилось — теперь весь капитал и вся недвижимость Инугами связаны с этими предметами. Поневоле задаешься вопросом, благие ли вести оставил по себе Сахэй? — со вздохом пробормотал Фурудатэ.
Киндаити, раздумывая, проговорил:
— Понятно. Значит, есть звукосочетание топор — цитра — хризантемы — ёкикотокику, — а сами вещицы ничего не значат, лишь символизируют право наследования богатств Инугами.
— Вот именно. Реликвии позолочены, но это всего лишь накладное золото, так что стоят они совсем недорого. Значимость их в том, что они собой олицетворяют, — закивал головой Фурудатэ.
Однако теперь, оглядываясь назад, мы понимаем, что вывод этот был очень далек от истины, потому что топор-цитра-хризантемы — ёкикотокику — сами эти слова впоследствии потрясут их своим ужасающим смыслом.
Ёкикотокику. Этот благоприятный девиз действительно помогал клану Инугами, пока Сахэй был жив. Защищал ли он его по-прежнему своей силой теперь, когда старик умер? Нет, оглядываясь на все, что произошло, мы можем сказать, что он больше не защищал, но, напротив, теперь стал проклятием клана Инугами. Но даже наш проницательный Киндаити совершенно не сознавал этого, по крайней мере пока ряд кошмарных происшествий постепенно не открыл ему глаза.
— Кстати, какова вероятность того, что вы отыщете Сизуму Аонума?
— Не знаю. Еще до оглашения завещания я приказал искать его по всей стране, но пока что никаких следов мы не нашли. Даже если он благополучно вырос, кто же может знать, пережил ли он войну, которая только что закончилась?
Возможно, демоны преисподней были в проказливом настроении, но внезапно Киндаити поразила необыкновенная мысль. Смущенный явной смехотворностью своей идеи, он все же не мог выбросить ее из головы.
— Господин Фурудатэ, вы сказали, что Макака сирота, да? И одного возраста с Сизумой. Хорошо ли известна история семьи Макаки?
Услышав вопрос Киндаити, Фурудатэ выпучил глаза от ужаса. Некоторое время он смотрел на Киндаити, потом воскликнул:
— Что такое вы говорите, господин Киндаити? Вы хотите сказать, что Макака — это Сизума? Вот уж нелепость.
— Без сомнения, вы правы. Эта мысль промелькнула у меня в голове — только и всего. Нет, я с радостью беру назад свой вопрос. Сегодня я никак не могу сосредоточиться. Я просто подумал: а не мог ли Сахэй попросить мать Тамаё воспитать его незаконного ребенка? Но, разумеется, если бы это было так, кто-нибудь об этом давным-давно проведал бы.
— Вот именно. И потом, я не раз уже говорил вам — Сахэй был необычайно хорош собой. Кикуно тоже, хотя я никогда не встречался с ней, должна была быть хорошенькой, если учесть, что Сахэй потерял из-за нее голову. Эти двое никак не могли произвести на свет столь уродливого ребенка, как Макака. Он просто садовник — мастер выращивания хризантем, который не блещет умом. А сейчас он с головой ушел в создание хризантемовых кукол.
— Хризантемовых кукол? — скривился Киндаити.
— Ну, вы же знаете, это такие куклы, у которых кимоно и все прочее делается из хризантем разных цветов. Однажды Макака по приказанию Сахэя сделал целую группу хризантемовых кукол, представляющих сцены из жизни Сахэя. У него в памяти, наверное, это как-то запечатлелось, потому что он все время твердит, что в этом году снова займется куклами, хотя, конечно, не с таким размахом, как в тот раз. Вообще, если Макаку не сердить, он ничего — ни пользы от него, ни вреда. Но знаете, сейчас, размышляя об этом, я вдруг понял, что совершенно ничего не слышал о его семье. Так что я выясню обстоятельства его рождения, чтобы у вас не осталось никаких сомнений.
И лицо у Фурудатэ тоже постепенно стало тревожным.
Молебный отпечаток руки
Пятнадцатое ноября — спустя полмесяца со дня возвращения Киё и почти целый месяц с приезда Киндаити в Насу, — день, когда впервые пролилась кровь Инугами, день, когда дьявол взялся за дело. Однако сначала следует рассказать о событиях, которые, возможно, были прелюдией к смерти, потом уж о самом убийстве.
Вытащив, как обычно, плетеное кресло на балкон, Киндаити сидел, погруженный в размышления и почти клюя носом.
— Господин Киндаити, к вам гость, — ворвался в его сонные мысли голос служанки.
Было около трех часов пополудни.
— Гость? Кто?
— Господин Фурудатэ.
— Если это господин Фурудатэ, попросите его подняться наверх.
— Нет, он ждет вас в машине. Он говорит, что куда-то едет и хотел бы, чтобы вы поехали с ним, если вы не возражаете.
Киндаити выпрыгнул из кресла. Сменив халат на поношенное кимоно и хакама, он набросил на свои спутанные волосы шляпу, измятую до неузнаваемости, и бросился к парадному входу гостиницы. У входа стояла машина, из окна которой высовывал голову Фурудатэ.
— Извините, что заставил вас ждать. Куда мы едем? — Рысцой подбежав к машине, Киндаити беззаботно поставил ногу на подножку и застыл изумленный. Фурудатэ был не один. С ним в машине сидели коренастый Такэ и похожий на лису Томо. — А, здравствуйте. Не знал, что вы тоже едете.
— Садитесь, садитесь, — сказал Фурудатэ, пересев на откидное сиденье и уступив Киндаити место рядом с Томо.
Машина рванула с места.
— И куда мы едем? — спросил Киндаити.
— В святилище Насу.
— В святилище? Для чего?
— Позвольте мне рассказать об этом, когда мы туда прибудем.
Очевидно, в присутствии шофера Фурудатэ не хотел отвечать и неловко закашлялся. Такэ сидел молча, скрестив руки, сердито сжав губы, а Томо непрерывно качал ногой и, отвернувшись к окну, что-то насвистывал. Томо качал ногой, машину трясло, а Киндаити ерзал на своем сиденье.
Святилище Насу расположено километрах в четырех от центра города. Они уже выехали за пределы города и мчались вдоль голых тутовников. За тутовниками простирались рисовые поля, но урожай уже был убран, вода спущена, и черная стерня торчала из грязи. Еще дальше, за рисовыми полями, можно было рассмотреть озеро, его вода блестела, как зеркало. От него порывами дул колючий студеный ветер. Вот-вот в район Синсю придет зима. Вершина Фудзи, возвышаясь вдали над тутовниками, была уже бела от снега.
В скором времени машина остановилась перед большими непритязательными воротами.
Святилище Насу имеет долгую и славную историю. Высокие криптомерии раскинулись над его просторными садами, и ряды его каменных фонарей поросли мхом. Ступая по дорожке, усыпанной галькой, хрустящей под ногами, Киндаити впитывал бодрящую атмосферу этого места. Такэ, как всегда, недовольно хмурился, глаза Томо бегали по сторонам, и все молчали. Наконец подошли к конторе святилища.
