Киндаити вспомнилось, что адвокат Фурудатэ говорил ему о Макаке:
— Господин Киндаити, вы как-то спрашивали, может ли Макака быть Сизумой. После этого мы поинтересовались его прошлым и поняли, что такое невозможно. Макака родился в деревне Тоёхата и потерял родителей лет в пять. Тогда мать Тамаё сжалилась над ним и взяла к себе. Повитуха, которая принимала его при родах, все еще жива и клянется в этом, да и в самой деревне полно свидетелей, готовых подтвердить его личность.
Впрочем, Сизума ли Макака или не Сизума, в любом случае нельзя не признать, что его действия вызывают множество вопросов. Конечно, все может быть простым совпадением, но…
В этот момент раздался резкий, агрессивный голос Мацуко:
— Инспектор, говорят, в заброшенном доме вы обнаружили след солдата. Неужели тот репатриированный солдат, что останавливался в гостинице «Касивая» в Нижнем Насу в ночь, когда убили Такэ, все еще бродит по окрестностям? Почему вы до сих пор не поймали его? И кто он, в конце концов, этот человек?
Инспектор Тибана, на которого так резко надавила Мацуко, похоже, растерялся.
— Ну да… мы расставили на него ловушки, но он оказался увертлив. Что же касается его личности: после убийства Такэ мы послали запрос в Хакату, в «Общество поддержки возвращающихся ветеранов», и несколько дней тому назад получили ответ. Они сообщают, что двенадцатого ноября, то есть за три дня до убийства Такэ, в Хакату прибыл корабль, привезший репатриантов из Бирмы. На борту точно находился человек, который называл себя Сампэем Ямадой и который к тому же сообщил свой адрес — 3-21, Кодзимати, Токио, то есть ваш токийский адрес. Проведя ночь в Хакате, он тринадцатого числа отбыл в Токио. Не вызывает сомнений: именно он останавливался в гостинице «Касивая» в Нижнем Насу ночью пятнадцатого. И хотя я уже спрашивал вас об этом, госпожа Мацуко и господин Киё, но все же — нет ли у вас каких-нибудь предположений, кем может быть этот человек?
Киё в маске молча покачал головой. Мацуко, со своей стороны, недоуменно уставилась на Татибана. Криво улыбаясь, она сказала:
— Если вам столько уже известно, можно было бы ожидать от вас больших успехов. Значит, нет ничего, никаких других улик, кроме следа на месте преступления?
— Ну… разумеется, кое-что еще…
И тут его прервал Киндаити:
— Да, мы обнаружили нечто странное.
— Странное?
— Вам уже известно, что обнаженный по пояс Томо был привязан к стулу и у него на туловище и руках остались ссадины от веревки — то есть следы его попыток освободиться. Но дело в том, что веревка, чтобы оставить такие следы, должна быть не слишком затянута, однако, когда мы осматривали его, веревка была затянута так туго, что врезалась в тело.
Мацуко не сводила глаз с Киндаити, но потом проговорила совершенно спокойно:
— И что? Что это значит?
— Да нет, ничего это не значит. Всего лишь наблюдение, но мне это показалось очень уж странным. И еще одно… Инспектор?
Инспектор Татибана вынул из сумки мужскую рубашку.
— Госпожа Умэко, это рубашка господина Томо?
Умэко рассмотрела рубашку, в глазах ее стояли слезы, и молча кивнула. Рубашка была необычной — роскошная вещь с пятью золотыми пуговицами в виде хризантем, усыпанных бриллиантами. Только вот верхняя пуговица отсутствовала.
— Как вы думаете, когда он потерял эту пуговицу?
Умэко покачала головой.
— Не знаю, но это наверняка произошло после того, как он ушел из дому. Томо строго следил за своей одеждой и ни за что не вышел бы в рубашке, на которой не хватает пуговиц. А не было ли той пуговицы в брошенном доме?
— Нет, не было. Всё обыскали, но не нашли. Она могла оторваться в моторке, когда он… э-э-э… боролся с барышней Тамаё. Обыскали и моторку. Не нашли. Если она упала в озеро, то, конечно, и не найдем.
Говоря это, инспектор Татибана передал рубашку Киндаити. И в этот самый момент в комнату, точно вихрь, ворвался не кто иной, как Ояма, настоятель святилища Насу. Ворвался, чтобы открыть миру ужасную тайну.
Каким же неделикатным человеком оказался этот Ояма! Конечно, он был взволнован, даже потрясен, он был в экстазе от своего открытия. Но как же посмел он обнародовать чужую тайну, тайну, чреватую невероятными последствиями, да еще с таким ликованием? Ояма оглядел присутствующих и, бросив на пол сверток, завернутый в ткань, радостно вскричал:
— Я нашел это! Я нашел это, слушайте все! Я узнал тайну завещания господина Инугами! Господин Инугами был так щедр к барышне Тамаё в своем завещании не потому, что она внучка его замечательного благодетеля, а потому, что на самом деле она его родная внучка. Мать барышни Тамаё была дочерью Сахэя и Харуё, жены Дайни Нономия. Сам Дайни знал об этих отношениях и позволял их.
Сначала все тупо смотрели на Ояму, красного от волнения, не понимая, о чем таком он говорит, но когда до них начал доходить ужасный смысл его открытия, волна возбуждения накрыла их. Тамаё побелела как простыня, и казалось, вот-вот упадет в обморок, плечи у Киё задергались. Для Мацуко, Такэко и Умэко это тоже оказалось нежданным откровением — в их глазах полыхал огонь ненависти и угрозы, когда они смотрели на Тамаё, сидевшую к ним в профиль.
А Киндаити вдруг стал самозабвенно чесаться, и так, и этак запуская пальцы в свою спутанную шевелюру.
Чудовищная загадка
К середине декабря на озере Насу появились ледяные забереги. Вообще-то без опаски кататься на коньках по озеру можно только после Нового года, а иногда лишь с середины января, но раз в пять лет случаются особенно холодные зимы, когда ледяной путь открывается даже в декабре.
Таким был и этот год. К середине декабря прибрежный лед у «Трактира Насу» с каждым днем становился все толще, а 13 декабря на этом, еще молодом, льду был обнаружен труп — труп последней жертвы в деле клана Инугами. Но прежде чем мы обратимся к событиям того дня, давайте сначала вернемся к уже известным фактам.
С каждым днем Киндаити, созерцая безлюдный приозерный пейзаж, все больше мрачнел. Минуло уже почти два месяца с тех пор, как он приехал в Насу по призыву Тоёитиро Вакабаяси, за это время были убиты уже три человека, а разгадка по-прежнему маячила где-то в туманной дали. Убийца был где-то здесь, рядом, прямо у него перед носом, он это чувствовал, он знал это, но что-то мешало ему увидеть его. День ото дня терпение Киндаити истощалось, в последнее время он уже едва сдерживался и был так зол, что готов был рвать на себе волосы.
Если пересмотреть все факты дела с самого начала, может быть, отыщется какая-нибудь зацепка, решил он, и несколько раз перечитал свой дневник, отмечая важные пункты. Но там не нашлось ничего, кроме известных всем фактов; не хватало чего-то, чтобы разглядеть таинственную фигуру, мерцающую за завесой тумана. И Киндаити уже в который раз снова и снова клял себя за бездарность, бешено чеша голову.
