Киндаити тоже это понимал. Вот почему, узнав, что Тамаё несколько раз подряд подвергалась опасности, но всякий раз выходила сухой из воды, он довольно долго не мог избавиться от подозрения, что все эти покушения на ее жизнь подстроены и разыграны самой Тамаё и что именно она, соблазнив Вакабаяси, тайком прочла завещание.
— Что ж, Тамаё пришлось оставить в живых, — продолжала Мацуко, — она обязательно должна была выйти замуж за Киё. Но тут я не сомневалась — она это сделает. Я-то знала, что Киё ей нравится — да нет, на самом деле я прекрасно понимала, что он ей более чем нравится. Я приехала в Хакату в полной уверенности, что все уже улажено. Но когда я увидела его лицо, эта уверенность развеялась дымом. Вообразите мое потрясение, мое отчаянье, когда я увидела это лицо.
Она горько вздохнула. Киндаити осторожно подтолкнул ее к дальнейшему:
— Простите, что прерываю вас, но… неужели вы совсем не заподозрили, что человек с изуродованным лицом — самозванец?
Мацуко уставилась на Киндаити горящими глазами.
— Господин Киндаити, я, возможно, упрямая женщина, но разве не ясно, что даже я не привела бы в дом самозванца, зная, что он самозванец, и не совершила бы ради него все эти ужасные деяния? Нет, я его не раскусила. Конечно, случалось порой кое-что, вызывавшее недоумение, но он объяснил мне, что из-за контузии потерял память о прошлом, и я ему поверила. Да, один случай и вправду сбил меня с толку — тот вечер, когда от него требовали оттиска его руки. Я вышла из себя, я отказывалась подчиняться требованиям, но втайне ждала, что Киё наконец скажет свое слово, согласится. А он воспользовался моим упорством и так и не сделал этого оттиска. В тот раз, должна признаться, я почувствовала что-то неладное. В голове у меня мелькнула мысль, что, может быть, Такэ и Томо правы и он — самозванец, но я выбросила эти подозрения из головы. На другой день Киё сам пожелал этого, я была потрясена, а когда отпечатки оказались тождественны, пришла в восторг — мне показалось даже, что я вот-вот упаду в обморок — и я устыдилась своих, пусть мимолетных, сомнений. После этого я уже ни в чем не сомневалась до тех пор, пока…
Помолчав, она продолжала:
— Что ж, вернемся к моей истории. Увидев, как ужасно изувечено его лицо, я поняла, что не могу привезти его домой в таком виде, потому что Тамаё наверняка отвернется от него с отвращением. И вот, сидя в Токио, я обдумывала возможные варианты и в конце концов заказала эту гуттаперчевую маску. Я велела сделать ее точной копией прежнего лица Киё, чтобы Тамаё, вспомнив старые дни, могла привязаться к нему.
Мацуко вздохнула.
— И все эти ухищрения ни к чему не привели, даже мне было совершенно ясно, что Тамаё невзлюбила его. Теперь-то я понимаю почему: она чуяла в нем незнакомца. Но откуда мне было это знать? И я поняла, что заставить Тамаё остановить свой выбор на Киё будет нелегко, пока Такэ и Томо не умрут.
— И вы шаг за шагом стали осуществлять свой план.
Ужасная улыбка явилась на губах Мацуко.
— Именно. Я же сказала, что, решившись на что-то, я всегда иду до конца. Впрочем, позвольте заметить, что в случае с Такэ и с Томо я не слишком старалась скрыть следы своих преступлений. Единственное, чего мне хотелось — это убить их обоих. Мне было все равно, пусть меня посадят или даже казнят. Я просто хотела убрать этих двоих с дороги моего сына. Собственная жизнь меня не заботила.
Да, без сомнения, она не лгала — таков был мотив преступлений, совершенных этой необыкновенной, дьявольской женщиной-убийцей.
— И очень удивились, когда поняли, что кто-то идет по вашим следам и заметает их.
— Конечно, я была удивлена, но, честно говоря, мне это было почти безразлично. А тревожило меня как раз то, что Киё в маске, как мне казалось, причастен к этим уловкам. Я беспокоилась за него, и одновременно мне чудилось в этом что-то зловещее. Мы с ним ни разу не говорили об этом, но сама легкость, с какой он скрывал улики моих преступлений, порой делала его в моих глазах каким-то жутким чудовищем.
Киндаити повернулся к инспектору Татибана.
— Инспектор, вы понимаете? Она вовсе не пыталась скрыть свои преступления. Два соучастника подчищали за убийцей, стараясь направить следствие по ложному следу. Вот почему так сложен и тем интересен был этот случай.
Инспектор кивнул и, подавшись вперед, к Мацуко, сказал:
— Теперь, госпожа, давайте наконец перейдем к убийству Сизумы. Это, разумеется, дело только ваших рук.
Мацуко кивнула.
— Почему же вы решили убить его? Вы обнаружили, кто он такой?
Мацуко снова кивнула.
— Да, я узнала, кто он. Но позвольте мне прежде рассказать, как я это узнала. Итак, Такэ и Томо больше не было — мы победили. И я стала пилить Киё в маске, я требовала, чтобы он сделал предложение Тамаё. А он почему-то отказывался.
Инспектор Татибана нахмурился.
Интересно, почему? Из слов Киё ясно, что Сизума намеревался занять место Киё и жениться на Тамаё.
В этот момент Киндаити, бешено и с самозабвением чесавший голову, вдруг произнес, ужасно заикаясь:
— С-Сизума с-собирался с-сделать это, но т-только д-до двадцать шестого ноября, к-когда было найдено т-тело Т-томо. — Киндаити, наконец осознав, как звучит его речь, с трудом сглотнул и взял себя в руки. — Но после того, как нашли тело Томо, господин Ояма, настоятель святилища Насу, сообщил нам невероятное — тайну, скрытую в китайском сундучке. Мы узнали, что барышня Тамаё — не внучка благодетеля господина Инугами, а родная внучка господина Инугами. А это означало, что Сизума не может жениться на Тамаё.
— Почему же? — Инспектор никак не мог сообразить, и Киндаити ответил с улыбкой:
— Что тут непонятно, инспектор? Сизума — сын господина Инугами, а барышня Тамаё, как оказалось, — внучка господина Инугами. Он дядя, а она его племянница.
— Вот теперь все понятно! — вскричал инспектор. — Ясное дело, Сизума просто не знал, как ему поступить. — Он вытер свою толстую шею большим носовым платком.
Киндаити выразительно вздохнул.
— Да. Теперь-то ясно, что взрывоопасное открытие господина Оямы стало кульминацией в этом деле. Перед Сизумой стоял выбор. Официально ни Сизума, ни барышня Тамаё не считались родственниками господина Инугами, так что легко могли получить разрешение на брак. Но сам Сизума, зная об их кровном родстве, не мог этого сделать. Судя по словам господина Киё, Сизума не был каким-то особенным злодеем, им владело только желание отомстить, и поэтому ему мешали угрызения совести, свойственные всем людям.
Снова глубоко вздохнув, Киндаити повернулся к Мацуко.
— Кстати, госпожа Мацуко, когда именно вы обнаружили, что он — Сизума?
— Около половины одиннадцатого вечера двенадцатого числа. — Мацуко улыбнулась не без горечи. — В тот вечер мы в очередной раз спорили, спорили о Тамаё. Спор разгорался все сильнее и достиг такого накала, что он наконец не выдержал и сообщил всю правду, почему он не может на ней жениться. Как я теперь понимаю, он решил, что, открыв мне истину, он ничем не рискует — я не смогу ничего сделать, поскольку ему известна моя тайна. Но вы можете себе представить мое потрясение, мою ярость. Комната пошла кругом перед моими глазами. Я продолжала расспрашивать его, выяснять всякие детали, но потом он, очевидно, заметил, какое у меня лицо, вскочил и попытался сбежать. На этом все кончилось. Когда я очнулась, он лежал мертвый, а я сжимала в руке пояс от кимоно, пояс, которым я его удавила.
