– Эй ты, прихлопнутый сканером! Кажется,
я велела тебе отпустить мальчишку! Если ты этого не сделаешь, я засуну тебя
внутрь провода занятого телефона! Ты у меня будешь странствовать от одного
звука «пи» к другому звуку «пи»! Это говорю тебе я, Улита! – повторила
девица, угрожающе взмахнув бутербродом.
Боров засопел, переваривая сложную угрозу. В
его тесной черепной коробке затеялся целый реслинг мотиваций, однако желание
рассчитаться с Мефодием размазало по рингу возможность поставить на место
наглую девицу со странным именем.
– Не путайся под ногами! Этот малолетний
уголовник проколол мне две отличные покрышки! – буркнул он, встряхивая
Мефодия как грушу.
– Целых две покрышки? Мраку мрак! Мои
соболезнования в связи с потерей механического родственника! – ужаснулась
Улита.
– Чего? – не въехал боров.
– Построй себе нерукотворный памятник! К
нему не зарастет проезжая часть! – продолжала девица. Она явно глумилась и
над боровом, и над Мефодием, и одновременно над собой. Такая вот круговая
стрельба.
Куцые бровки «принца», гневно странствуя
навстречу друг другу, образовали на лбу бульдожью складку.
– Прочь пошла, толстуха! – рявкнул
он, сделав ей навстречу угрожающий шаг.
Этого делать не стоило, потому что тотчас
девица шагнула к нему.
– Кто толстуха, я? Почему мы, толстые
люди, вечно обязаны слушать эти гадости? Наши царственные пропорции пытаются
опошлить самым подлым образом! И главное, от кого я это слышу? От Аполлона
Бельведерского? От красавца Прометея? От качка Геракла? Ничуть! От жалкой
помеси поросенка с клавиатурой компьютера! От ходячего кладбища котлет!
Сливного бачка для пивных банок, который промазывает кремом складки на своем
диатезном пузе! – оскорбилась Улита.
Боров гневно захрюкал. Девица загадочным
образом попала в самое больное его место. Волоча за собой Мефодия, он метнулся
к Улите. Показывая, как она испугалась, девица задрожала и, рухнув на колени,
заломила руки.
– Как ужасен взгляд его! Что за жуткие
мысли таятся под этим низким угреватым лбом! Мамушки-нянюшки, где мой стилет? Я
хочу заколоться! Заодно захватите ведро яда, если перо, как в прошлый раз,
сломается о мое каменное сердце, – театрально завыла Улита.
Для увеличения эффекта она хотела уронить
бутерброд, но посмотрела на него и передумала.
– Короче, я угрызаюсь тоской и умираю в
страшных судорогах! Считай это выражением моего «фу»! – пояснила она
обыденным голосом.
– Ты что, чокнутая, да? Истеричка? –
испуганно спросил боров.
Его пальцы, так и не сомкнувшиеся на руке
Улиты, вхолостую загребали пространство. Его серое вещество было перегружено
непредсказуемым поведением странной особы. Мефодий, признаться, был удивлен
ничуть не меньше, хотя в этом матче девица явно играла на его стороне. На самой
щемящей душу ноте она вдруг встала на ноги и, брезгливо плюнув, отряхнула
колени.
– Хамство какое! Играешь для них,
стараешься, и хоть бы в ладоши кто хлопнул! Хоть бы один свин!.. Это и к тебе,
Буслаев, относится! Тоже мне трагический подросток! Мефистофель из детского
сада!
«Буслаев? Откуда она знает мою фамилию?» –
удивился Мефодий, торопливо пытаясь припомнить, не встречал ли он девчонку в
школе или во дворе. Да нет, едва ли. Версия же, что он мог попросту не обратить
на нее внимания, отпадала сразу. Такие броские и масштабные особы не прячутся
за горшком с кактусом, хотя порой и отсиживаются где-нибудь в темном уголке
поточной аудитории, пряча на коленях модный журнальчик.
Подошедший лифт натужно распахнул дверцы.
Боров стал с силой проталкивать в него Мефодия. Тот попытался вырваться и
заработал хороший тычок кулаком сзади по ребрам.
– Ты кого бьешь, подставка для лысины? Ты
вообще в курсе, что я с тобой сейчас сделаю? – мрачно спросила Улита, и
двери лифта захлопнулись гораздо быстрее обычного.
Боров оглянулся.
– Машину он твою изувечил? –
продолжала Улита. – Да, ксерокс недоделанный? Отлично! Так я еще добавлю!
Не откладывая своей угрозы, она дунула на
ладонь. Со двора отчетливо донесся звук бьющегося автомобильного стекла.
Жалуясь на судьбу-судьбинушку, заплакала сигнализация.
– Пуф! Ой-ой-ой, какой вандализм! –
ужаснулась Улита и дунула на ладонь еще раз. На этот раз – судя по звуку –
досталось лобовому стеклу.
Мефодий не испытал почему-то ни малейшего
удивления. Он только подумал, что, если бы Улита вместо того, чтобы подуть на
ладонь, сделала движение, которым ловят брошенные ключи и при этом волнообразно
повела плечами, как в индийских танцах, машину сплющило бы так, как если бы на
нее с Крымского моста спрыгнул бегемот-самоубийца. «Магия движения» – так это,
кажется, называется. Подумав об этом, Мефодий слегка удивился собственной
осведомленности.
Зато боров был просто в шоке. Он с
недоверчивым ужасом взглянул на Улиту, а затем, буксируя за собой
сопротивляющегося Мефодия, кинулся на улицу. Осколки стекла только-только
перестали прыгать по асфальту. Сирена уже не выла, а лишь тихо всхлипывала.
Лицо борова поменяло три или четыре цвета. Он был и напуган, и растерян, и
взбешен. Все смешалось в доме Облонских.
– Это ты… это все ты, дрянь! Я
знаю! – зарычал он.
Пепельная девица, лениво вышедшая вслед за
ними, поморщилась и коснулась длинным ногтем ушной раковины:
– Утихни, дуся! Не искушай меня без нужды
возвратом нежности твоей! Проще говоря, заткни фонтан!
– ЧТО?! Ты… ты!.. Я тебя прикончу!
Улита пожала плечами:
– Поменяй звуковую плату, гражданчик!
Говорить, конечно, нужно вслух, но не настолько же! Ну я, не я – какая разница?
Стоит ли вдаваться в детали? С философской точки зрения это все такой мизер!
Быку показали новую красную тряпку. Боров
отшвырнул Мефодия и шагнул к Улите. Его выпуклые глаза стали злобными и
бессмысленными, словно в них плескался целый батальон инфузорий-туфелек.
– Я… Да ты…
– Спокойнее, папаша! Инфаркт не дремлет!..
Ого, меня, кажется, собираются убивать на месте! Может, поцелуешь перед
смертью, а, дядя Дездемон? Как насчет огневой ласки? И обжечь, и опалить? А,
старый факс? Или батарейки сели? – лениво поинтересовалась Улита.
– Да ты понимаешь, с кем связалась? Кого
дразнишь? Да я из тебя душу выну! – захрипел боров.
– Ах, если бы было что вынимать… –
негромко сказала Улита.
