Задумчиво потоптавшись посреди комнаты, Эдя
Хаврон отправился к себе за шкаф и стал одеваться, придирчиво разглядывая
рубашки и даже зачем-то нюхая некоторые из них под мышками.
Мефодий находил, что его родной дядя похож на
обезьяну. Волосы были у Эди даже на шее. Оттуда они змейкой сбегали вниз и в
районе груди переходили в неухоженную рыжеватую лужайку. Кроме того, с точки
зрения того же Мефодия, Эдуард Хаврон был жутко старым. Ему было двадцать
девять лет. К сожалению, несмотря на дряхлость, в дом престарелых Эдю пока не
брали. Поэтому бедняге приходилось трудиться официантом в модном ресторане
«Дамские пальчики». В свободное время несостоявшийся пенсионер ухлестывал за
посетительницами своего заведения, предпочитая состоявшихся богатых дам с
выраженным материнским инстинктом.
«Если я в старости буду таким, как Эдя, то
выпрыгну в окно!» – решил Мефодий. Он захлопнул тетрадь с сочинением и без
всякого вдохновения придвинул к себе учебник по химии. День шел как-то криво.
Зозо Буслаева раздраженно куснула фломастер и,
пририсовав одной из фотографий рога, украсила ее дюжиной прыщей.
– Нет, вы посмотрите, какой хам! Я бы
таких убивала на месте! Что он пишет! «Дама с квартирой и машиной, спою
серенаду на твоем балконе! Твой пупсик. Возраст – 52 г. Вес – 112 кг.
Звонить с 21 до 22 в ресторан «Пчелка» на Цветном. Спросить Виктора», –
воскликнула она с негодованием.
– Знаю я эту «Пчелку». Гаденький такой
полуподвальчик. Последний раз они мыли стаканы в день открытия. С тех пор
стаканы стерилизуются только тогда, когда в них оказывается водка… –
капризно сказал Эдя.
– Ты закончил? – спросила Зозо. Она
была в курсе, что Эдя обожает ругать чужие рестораны.
– Нет, не закончил! И цены у них в
«Пчелке» не круглые. Что это за цена? Шестьдесят два пятьдесят или сто семь
восемьдесят? Какой дурак это все будет складывать? Чем выше класс заведения –
тем круглее цены. Клиенту проще настроиться на великодушие – а тут он
машинально достает калькулятор, машинально начинает считать и в результате
жадничает! – сказал голос из-за шкафа.
Зозо зевнула.
Мефодий повертел в руках учебник по химии,
отодвинул его и, прислушиваясь к своему внутреннему состоянию, потрогал пальцем
учебник по истории. Потрогал очень осторожно и снова прислушался к своим
ощущениям. Нет, снова не то… Ни одна струна в душе не дрогнула. Ни желания, ни
даже полужелания чем-либо заниматься. Да что же сегодня такое?
– Интересно, псих весом сто двенадцать
килограммов мог бы оборвать балкон? – спросил он.
– У нас нет балкона! – сказала Зозо.
– И машины тоже нет! Иначе бы мне не
приходилось вечно ловить такси. У меня есть только мобильник, куча одежды и
честное благородное сердце! – добавил Эдя.
– Что-что у тебя с сердцем? Ты что-то
сказал? – невнимательно переспросила Зозо.
– Я сказал, что все меня достали.
Особенно твой лоботряс со своими фокусами! – обиделся Эдя.
Он наконец окончательно определился с рубашкой
и появился из-за шкафа. Теперь, чтобы окончательно стать официантом, ему не
хватало только бабочки. Но ее он обычно цеплял уже на работе.
– Мой лоботряс? Какие у тебя претензии к
Мефодию? – напряглась Зозо.
– Он знает какие! Мои претензии большие,
как кит, и серьезные, как бандитская крыша!
Эдуард неожиданно наклонился и крепко взял
Мефодия за ухо.
– Слушай сюда, жертва нетрезвой акушерки!
Еще раз выгребешь у меня из кошелька мелочь – я тебя порву, как грелку, и мне
ничего не будет! У меня белый билет! – ласково обратился он к нему, скаля
мелкие, как у хорька, зубы.
Эдуард Хаврон был просто патологический жмот.
Порой Эдю совсем переклинивало, и он даже на туалетной бумаге начинал проводить
фломастером линии, ставя рядом с линией свою подпись. К счастью, это бывало не
чаще, чем раза два в год, когда он проигрывался в карты или на игровых
автоматах.
– Я не брал, – сказал Мефодий.
– Ты не думай, что я дурачок. Я только в
профиль дурачок!.. На сколько кнопок был застегнут мой бумажник сегодня утром?
На две! А я всегда застегиваю его только на одну! И никогда не задвигаю до
самого конца молнию в отделении для мелочи!
– Сам следи за своими кнопками! Мам, твой
родственник меня убивает! Я буду одноухий и… ай… уродливый! – сообщил
Мефодий, морщась от боли. Дядя очень больно впивался в ухо ногтями. Возможно,
белый билет ему дали на законном основании, хотя и взяли за него триста баксов.
«Вот осел я! Вторая кнопка! Надо же было
засыпаться на таком пустяке», – подумал Мефодий.
Ногти на ухе сомкнулись как клещи.
– Ты все понял, малявка? Как насчет
дубля? – прошипел Эдя.
– Ай! Отстань, олух!.. Купи себе
надувного дедушку! – огрызнулся Мефодий.
– Что ты пропищал? А ну повтори! Повтори,
кому говорят! – вскипел Хаврон.
– Мальчики, мальчики! –
примирительно захлопотала Зозо. – Может, бросим ссориться из-за пустяков?
Ну что, пису пис и все такое прочее?
Хаврон неохотно выпустил ухо племянника.
– Пису пис! Только пусть зарубит себе на
носу: еще раз поймаю – порву! – повторил он.
– В другой раз фигли ты меня
поймаешь! – вполголоса сказал Мефодий.
К счастью для него, Эдя уже не слушал.
Впрыгнув в одну из пар своих любимых ботинок, он смахнул с них щеткой невидимые
миру пылинки и устремился в большой город на ловлю чаевых и удачи.
* * *
Мефодий и его мать остались в квартире одни.
Зозо Буслаева отложила журнал и задумчиво
посмотрела на сына. Обычный двенадцатилетний подросток – во всяком случае,
выглядит обычным. Худой, с узкими плечами. Ростом тоже не отличается. В строю
на физкультуре среди пятнадцати мальчишек своего класса стоит девятым. Зато как
будто ловкий. В футбол играет хорошо, бегает неплохо. Когда надо залезть на
канат – тут он вообще первый. К сожалению, стоять девятым в строю приходится
чаще, чем забираться на канат.
